Дневники

Глава 23. Долгожданный успех.

Однажды уже в конце июня я должен был встретить одного своего клиента, который ехал на поезде. На вокзал на этот раз я приехал чуть раньше, стараясь не обидеть человека, но торопился напрасно, потому что поезд, шедший через Монголию, опаздывал на неопределенное количество времени, о котором невозможно было узнать даже в дурной, совершенно беспорядочной справочной службе китайского вокзала, где не было ни табло убытия и прибытия, ни даже расписания.

Когда я толкался у справочной, то заметил здоровенного мужичину явно русской наружности, который тоже что-то пытался выяснить, но поскольку, видимо, не знал языка, то оказался в затруднительном положении. Он несколько раз подходил к дежурной, что-то спрашивал, но его не понимали, поэтому он сердился, отходил, обращался к кому-то другому с тем же результатом. Пришлось прийти к нему на помощь:

      - Добрый день! Вам помочь? Вы что-то хотите узнать?

       Он какой-то момент ошалело смотрел на меня, а потом высказал сначала то, что было у него в этот момент в голове:

      - Да вот, зараза, ни русского, ни английского не понимают!

      «Действительно, какие негодяи! В своей стране почему-то разговаривают на родном языке», – с иронией подумал я про себя.

        Но мой собеседник уже обратился ко мне более спокойно:

      - А вы знаете китайский?

      - Знаю. Что вам нужно узнать?

      - Мои друзья должны приехать из Шанхая, поезд уже должен быть, но их почему-то нет.

      - Хорошо, я сейчас узнаю. Давайте номер вашего поезда.

      Я подошел к той же дежурной и стал выяснять, куда подевался этот поезд. Оказалось, что его поезд тоже еще не пришел. Время еще оставалось, и мы познакомились. Владимир Степанович оказался представителем российского «Текстильмаша» при российском торгпредстве. Это был до нельзя русский мужик, характером и манерами сильно похожий на моего зятя. Было очень жарко, пот с него катил градом, поэтому он тут же купил по бутылке холодного пива.

       За то время, пока мы, стоя в сторонке, ожидали свои поезда, уговорили с ним по два огнетушителя пива на глазах у изумленной китайской толпы, и он, узнав, что я преподаватель вуза, успел мне поведать о всех делах своей фирмы, своей семьи, живущей где-то на Урале, своей учебы в Свердловске и т. д. Короче говоря, человек нашел в трудную минуту хорошего слушателя-собеседника. Узнав немного и обо мне, он искренне удивился, что я со знанием китайского языка не могу найти здесь работу, и пообещал что-нибудь выяснить. И хоть к этому времени я уже был сыт разными обещаниями по самое горло, мне почему-то было приятно услышать от него такое обещание. Записав телефоны, мы вскоре разошлись по своим платформам.

       Для меня совершенно неожиданным стало то, что Владимир Степанович не только не забыл о нашей встрече, но и очень скоро нарисовался вновь.

       - Анатолий Степанович, я рассказал о ваших проблемах своему знакомому, господину Чжану. Он должен на днях позвонить вам и помочь вам в решении ваших вопросов.

       - Спасибо, Владимир Степаныч, буду ждать.

       Действительно, очень скоро до меня дозвонился некий Женя Чжан, немного говоривший на русском языке, который назначил мне встречу. Мы встретились, и я в очередной раз поведал человеку о желании найти преподавательскую работу в Китае, но рассказал и обо всех неудачах, связанных с этими делами. Судя по всему, этот Чжан имел какие-то серьезные дела с моим Степанычем, потому что взялся за дело очень активно. После первой встречи, уже в начале июля, совсем в критическое для меня время мы вместе с ним посетили один из отделов Комитета по делам иностранных специалистов в Китае, который специально занимается подбором за рубежом специалистов нужных профилей для страны. Но места для преподавателя русского языка, как и следовало ожидать, не обнаружили, потому что время уже прошло. Хотя работница, которую Чжан попросил помочь мне, пообещала посодействовать в этом вопросе. Но я уже никому не верил, потому что обещаний слышал уже достаточно много.

Глава 22.Взаимонепонимание

       И совсем иначе складывались отношения со своими учениками у Нелли Абдулаевны. Они никогда не приходили к ней в гости, и она сама не очень жаждала встреч с ними помимо официальных занятий, на которых она прочитывала полагавшийся им по плану курс русской литературы. Как-то получилось так, что с какого-то времени некоторые ее ученики, познакомившись со мной через Ксению, помощницу Нелли Абдулаевны, по некоторым непонятным вопросам стали обращаться ко мне.

В большинстве своем русские преподаватели и специалисты, приезжающие в Китай на работу, китайским языком не владеют, поэтому с техническими специалистами работают специально приставленные к ним переводчики, а на факультетах иностранных языков в учебных заведениях, куда приезжают преподаватели русского языка, которых здесь даже при обращении тоже называют устаревшим словом времен социалистического строительства «иностранный специалист», выделяют негласного куратора из числа молодых преподавателей или магистрантов. Но и в том, и в другом случае у русского специалиста амбиции остаются русские, поэтому он, как правило, считает, что все, что он говорит, всем окружающим понятно так же, как если бы он разговаривал с русскими. До многих из них не доходит, что это все-таки иностранцы, которые хоть и могут немного пользоваться русским языком, но чужой язык для них все равно «вещь в себе», и очень часто приставленные к ним китайцы ухватывают лишь общий смысл, не вникая в тонкости. Иногда это происходит по недостатку знаний, иногда просто по нежеланию разбираться. Но чаще всего при этом китайцы, не желая «потерять лицо», обязательно кивают головой. Это нужно знать, соответственно настраиваться и делать поправку.

Но Нелли Абдулаевна не вдавалась в такие тонкости. К концу года русский профессор вообще стала понемногу готовиться к отъезду, ездить на рынки, чтобы приобрести понравившиеся ей вещи. Потом стала складывать их в коробки, поскольку затребовала в университете и оплату багажа, который она собиралась взять с собой, помимо своих чемоданов. Все это время Ксюша активно помогала ей. Умная девушка неплохо знала русский язык, потому что до этого уже окончила курс обучения на факультете русского языка и литературы в Народном университете Китая и имела степень бакалавра, а потом поступила в магистратуру престижного Пекинского университета. Тут следует отметить, что Народный университет Китая является третьим по значению государственным университетом общего профиля в Китае, и совсем не означает, что это какой-то народный по сути, то есть типа наших вечерних школ или курсов по разным специальностям для населения.

Однажды Нелле Абдулаевне понадобилось отвезти какие-то документы в российское посольство. Самой ехать, видимо, было лень, ведь посольство находится на другом конце города, да и трудно ехать на общественном транспорте без переводчика, поэтому она решила отправить с поручением свою магистрантку, которая была приставлена к ней факультетом для оказания помощи в бытовых вопросах или в качестве переводчика, когда это бывало необходимо, но уж во всяком случае не в качестве слуги или девочки на побегушках. Но для нашей матроны такие вещи были непостижимы, поэтому она обращалась к ее помощи чуть ли не каждый день, потому что жизненные вопросы возникают постоянно. Надо сказать, что девушка всячески старалась помочь, не взирая на свое собственное время, да и не только по служебной обязанности: иногда это было полезно ей самой для развития навыков устной разговорной речи.

Перед тем как отправить ее в этот злополучный раз, Нелли Абдулаевна долго объясняла девушке, куда надо поехать, кто и где ее будет ждать и что нужно передать. Эти вопросы не составили большого труда для добросовестной, смышленой ученицы. И хотя время для нее всегда было очень дорого, занятий у них было много, она, улыбаясь, кивала головой.

Преподавательница была тронута такой готовностью и решила как-то сгладить свой не совсем благовидный поступок. Она сказала своей ученице, что та может воспользоваться для поездки маршрутным такси, расходы на которое она потом оплатит. Еще более довольная Ксения опять улыбнулась и кивнула головой, забрала пакет и быстренько убежала, надеясь еще успеть по возвращении заняться домашним заданием.

Действительно, она чрезвычайно быстро выполнила поручение и довольная и счастливая возвратилась к русской преподавательнице доложить о выполнении и, предъявив к оплате счета, которые выдаются при поездке на такси, ожидала возмещения потраченных денег. Нелли Абдулаевна с удивлением посмотрела на счета и побагровела:

      - Ты ездила на такси?

      - Да. Вы же сказали мне, что можно воспользоваться такси, – девушка с удовольствием повторила новое для нее слово «воспользоваться», довольная тем, что она сама поняла его значение, потому что в такой форме она раньше еще не встречала глагол «пользоваться». Она ясными глазами смотрела на свою преподавательницу.

      - Но я говорила «на маршрутном такси»... – Нелли Абдулаевна поджала губы и, резко повернувшись, пошла в комнату. Она принесла кошелек, молча отсчитала деньги, молча протянула их растерявшейся девушке.

      Ксения уже поняла, что она сделала какую-то ошибку, но не могла понять какую. Ее улыбка, на какое-то время державшаяся на лице, постепенно погасла. Она взяла деньги и, быстро попрощавшись, ушла.

      Но негодованию Нелли Абдулаевны не было предела.

      «Негодяйка! – мысленно ругала она девушку, – если не хотела ехать, так уже лучше бы отказалась. Ничего нельзя попросить… Какие они все хитрые! А какое впечатление кроткой послушности демонстрировала?!… Ну, подожди ж ты!...»

      И она бросилась к телефону. Рассерженная женщина позвонила бывшему декану факультета, с которым была хорошо знакома, по личному приглашению которого она и приехала в Китай. Она долго с возмущением рассказывала ему об этом происшествии, обвинив магистрантку во всех смертных грехах. Ее друг, хоть и был когда-то деканом факультета русского языка, а сейчас возглавлял Ассоциацию русского языка в Китае, русский язык знал все-таки еще хуже этой магистрантки, поэтому он понял только то, что магистрантка сильно обидела русского специалиста, и пообещал, что он возместит понесенные убытки, что действительно и сделал, проведя чеки такси через финансовую часть факультета. Убытки скаредной русско-татарской матроны в размере трех десятков юаней были возмещены.

        Но ведь это Китай, поэтому события так просто не закончились. На факультете на «развратившуюся, обуржуазившуюся» магистрантку спустили всех собак. Разразился серьезный скандал, ведь появилась возможность использовать этот случай, как воспитательный момент. После того, как я объяснил Нелли Абдулаевне весь парадокс этой ситуации, она сама уже была не рада тому, что сгоряча натворила. Она даже попыталась опять поговорить со своим китайским другом, но все уже было бесполезно. Делу уже был дан ход…

        К несчастью, девушка оказалась к тому времени еще и кандидатом в члены партии. Ее поведение стало предметом разбора на партийном собрании, на котором бедного ребенка обвинили в попытках вести буржуазный образ жизни. Декан факультета в качестве аргумента привел пример того, что он каждый день приезжает на работу на велосипеде. Было бы неплохо, если бы он при этом еще и подчеркнул, что он приезжает на работу в «буржуазном» «западном костюме», как до сих пор называют в Китае костюмы европейского покроя, и ... в кроссовках, как доказательство своей демократичности, а не отсутствие элементарного вкуса и порядочности. В конечно итоге девушке отказали в приеме в партию, а мы прекрасно понимаем, что это означает для карьеры начинающего работника, и заставили извиниться перед русским специалистом.

       Рассказывая об этом мне, Ксения рыдала. Мне было очень жаль ее. Я понимал, что она искренне старалась лучше выполнить поручение, что ее вина заключалась лишь в языковой ошибке и в некоторой самонадеянности, что старшие товарищи, знавшие русский язык лучше, чем она, должны были понять и простить.

       Дело всего лишь было в том, что словосочетание «маршрутное такси», которое используется в России, в Китае называется «микроавтобус».

       Сколько же вообще ошибок делается во время общения русских с китайцами не только из-за непонимания культурных особенностей каждой страны, но и из-за ошибок горе-переводчиков. И эти ошибки могут привести не только к такому вот недопониманию на низком уровне общения. Ведь если ошибки делаются на переговорах более выского уровня, то это может привести к еще более серьезным последствиям.

       Чуть позднее Ксения рассказала руководителям факультета русского языка Народного университета обо мне, моей работе и моих отношениях с обучаемыми, сделав сравнение с отношениями со своей прежней "профессоршей", что имело большое значение для приглашения работать в этот университет. Но в этом году такой возможности у них уже не было. Декан факультета согласился рассмотреть мою кандидатуру только на следующий год.

На дворе уже был июнь, а с ним в Пекин пришла невыносимая жара. По признанию пекинцев в этот год температура воздуха была особенно высокой. В моей комнате, которая находилась на самом высоком пятом этаже, было невозможно дышать не только днем, но даже и ночью. Бетонная крыша нашего общежития за день так накалялась, что эффект сауны сохранялся всю ночь. Вот тут мне даже пришлось пожалеть о том, что я удрал с прохладного первого этажа. Обитательницы моего этажа совсем распустились как в своей одежде, так в поведении: мало того, что ходили по коридору совсем расхристанными, то есть едва прикрытыми, так окна и двери комнат были теперь распахнуты настежь, а сами девушки разных цветов и оттенков кожи перебрались спать с кроватей на более прохладный пол, почти ничем не укрываясь. К счастью, большую часть дней я дома почти не бывал, поскольку с рассветом уезжал на рынок на работу и возвращался только на закате. Есть на жаре почти не хотелось. Ночью спать тоже было невозможно. Я наливал в тазик холодной воды, окунал туда полотенце и клал себе на тело, чтобы хоть как-то уснуть, но полотенце очень быстро нагревалось, высыхало и приходилось все повторять неоднократно в течение всей ночи.

В один из таких дней вдруг откуда ни возьмись, налетела туча, и хлынул тропический ливень, но и от этого дождя не стало прохладнее. Дождь падал на раскаленную землю, и вода поднималась вверх уже в виде пара, поэтому кругом стоял такой горячий туман, что в двух шагах ничего не было видно. Почище, чем в русской парной. Такого явления мне никогда не приходилось видеть ни раньше, ни потом.

Однажды после очередного занятия, которые тоже проходили в неимоверной духоте, одна из моих студенток предложила подругам пойти после обеда в только что построенный университетский бассейн. Идея была с энтузиазмом подхвачена и другими.

      - Пойдемте с нами в бассейн, – обратились ко мне почему-то именно девочки.

      - Вы знаете, это как-то неудобно, потому что там только китайские студенты, – попытался отказываться я, хотя в душе готов был в это время выкупаться в любой более-менее приличной луже с холодной водой.

      - Да ничего страшного, мы будем с вами, – настаивали мои поклонницы.

      - Ну, что ж, давайте пойдем вместе.

      После обеда мы, как и договорились, встретились у кассы, где продавались билеты в университетский открытый бассейн. Девочки уже купили билеты, один из них выдали мне, предупредив, что я должен пойти переодеваться в мужскую раздевалку. Можно подумать, я этого не знал. Мы подошли к входу, где проверяют билеты, я галантно пропустил своих барышень вперед, а когда попытался двинуться вслед за ними, невозмутимая контролерша, взглянув на меня, деловито отвела меня рукой в сторону:

       - Не положено.

       - Как так, вот у меня билет.

       - Иностранцам нельзя! – по-прежнему жестко отрезала контролерша.

      Девочки выскочили назад, пытаясь хоть как-то спасти ситуацию:

       - Это наш преподаватель. Мы его сами пригласили.

       - Не положено, – как автомат, повторяла суровая женщина.

       Я, за год уже хорошо усвоивший систему жестких правил во всех учреждениях Китая и еще более жесткое, иногда без всякой логики, их соблюдение, сразу понял, что поплавать мне сегодня не удастся, поэтому стал успокаивать своих защитниц:

       - Ладно, девочки, нельзя, значит нельзя. Идите, купайтесь, а я уж как-нибудь обойдусь.

       Было видно, насколько обидно и стыдно было моим ученицам за явную несправедливость тех правил, которые установили какие-то непонятные начальники их государства. Иностранцам можно было посещать только плавательный бассейн в комплексе зданий гостиницы «Дружба» за весьма приличную сумму, что мало кто из студентов мог себе позволить. Надо сразу заметить, что это правило держалось довольно долго, потому что и другие мои попытки попасть в плавательные бассейны китайских университетов в то время также были безуспешными. И только когда стали создаваться частные фитнесс-клубы во время подготовки к Олимпиаде-80, стало возможным посещать бассейны, которые иногда были при них, независимо от гражданства.

        Но выкупаться тем летом мне вскоре все-таки удалось. Правда, не в бассейне, а в парковом пруду, когда на этот раз уже мальчишки пригласили меня в парк Юаньминьюань. Девочек они почему-то не пригласили. Но я догадался почему. Вполне понятно, что парни элементарно ревновали, видя то, как их девушки оказывают все большее внимание этому иностранцу. А в Китае с детства всеми средствами массовой информации прививается если не явно враждебное отношение к «иностранным чертям», то во всяком случае явно настороженное. Это считается патриотизмом. Поэтому-то они и предложили мне пойти именно в парк Юаньминьюань.

        Этот большой по территории парк раньше тоже был летней императорской резиденцией, там даже был построен дворец европейского типа, который англо-французские войска, вошедшие в Пекин, разрушили после бегства на запад императорской семьи во главе с Цыси. Теперь же эти руины специально держат в таком разобранном виде, постоянно демонстрируя таким образом варварство агрессоров. Спрашивается, почему же до сих пор этот дворец не реставрирован, как это делается во всех государствах после разных еще более жестоких войн? Да потому, что постройки дворца Юаньминьюань по сути не являются никакими историческими ценностями, поскольку были возведены в девятнадцатом веке иностранными строителями- халтурщиками, как бы их назвали сейчас, по какому-то очень дешевому проекту. Достаточно взглянуть на восстановленные макеты этих зданий, чтобы понять, что они выглядят на уровне дешевых помещичьих построек в России XVIII-XIXстолетий, что тогда говорить о европейских замках более ранних времен, тем более императорских дворцах. Кажется, это понимают сами китайские архитекторы, поэтому собственно и не поднимают вопроса о реставрации, как обычно делают в цивилизованных странах по отношению к разрушенным по разным причинам постройкам, действительно имеющим историческую ценность. Китайцам выгоднее держать их разрушенными, для того чтобы устрашать своих же людей варварскими действиями «иностранных чертей». А вот о разрушениях исторических ценностей во время так называемой «культурной революции», как-то стыдливо умалчивают.

       Но мы с ребятами так и не успели дойти в тот день до этих развалин, потому что зацепились за относительно неплохое озеро, по которому решили в этот знойный день покататься на лодках. Мы взяли напрокат две лодки и уплыли далеко на середину озера. Потом решили высадиться на остров, расположенный в центре. Получилось так, что причалили мы уже с обратной, то есть невидимой с лодочной станции, стороны острова. Солнце пекло нещадно, поэтому мы разделись до плавок. А потом я не выдержал:

      - А почему бы нам не выкупаться?

      - Здесь нельзя купаться.

      - А почему? Есть вода, погода жаркая...

      - Но там, на берегу, есть таблички, на которых написано, что купание в озере запрещено.

      - Ну, вы как хотите, а я пошел купаться. А если будут ругаться, то я скажу, что я иностранец и этих табличек не видел и не понял, что там написано.

      Ребята засмеялись. А я действительно, тихонько опустившись из одной лодки в воду, стал плавать неподалеку, стараясь не высовываться из-за своего острова. Мальчишки немного подождали, а потом один за другим последовали за мной. Никто и ничего не мешало нам наслаждаться.

                                     Заплывы в одном из озер парка Юаньминьюань

        Более того, вскоре показались и другие лодки, в которых сидели незнакомые девушки в купальниках. Увидев нас, они решили устранить такую несправедливость и тоже попрыгали в воду. Так мы развлекались больше часа. Потом я залез в лодку и почувствовал, что у меня почему-то остро чешется нога в области колена. Я сунулся туда и увидел жирную пиявку, присосавшуюся у меня под коленкой. В детстве мне приходилось иметь дело с этими, в общем-то безобидными тварями, поэтому и тут я не сильно испугался. Попросил у курящих ребят спички, и слегка подогрел мою невольную любовницу. Это ей не понравилось, она быстро отцепилась, и я выбросил ее за борт. Ранка осталась, но я про нее тут же забыл.

         Зато она напомнила мне о себе уже на следующий день, когда у меня поднялась температура, а область ранки воспалилась. Стало понятно, что в ранку внесена инфекция. Я срочно поехал в институт языков к Наташе, которая раньше, еще до поступления в институт, какое-то время работала медсестрой, и у которой с собой был полный набор разных лекарств. Она сделала мне укол, и после этого моя нога постепенно вылечилась. Оказывается, правы были таблички, предупреждавшие о невозможности купаться в китайских водоемах. А я со своим русским менталитетом: «Если нельзя, но очень хочется, то можно» - сам пал жертвой этого менталитета. Хорошо хоть ничего не случилось с моими студентами, а то пришлось бы отвечать и за них.

Глава 21. Китайский порядок и русский менталитет.

Подходили к концу занятия в моих группах, но расставаться просто так не хотелось, нужен был общий праздник прощания. В это время как раз приближался мой день рождения, никаких других друзей лучше, чем мои ученики, на это время у меня не было, поэтому захотелось сделать так, чтобы этот день рождения они отпраздновали вместе со мной. Пригласить пятьдесят человек в ресторан я, конечно, не мог, в свою комнату в лучшем случае мог пригласить лишь несколько наиболее верных мне друзей... А как быть с остальными?

Поначалу я решил, не афишируя подлинной причины сабантуя, а под предлогом предстоящего расставания, что тоже было одной из причин, организовать небольшую вечеринку в одном из наших классов на факультете русского языка, притащив туда магнитофон с кассетами. И уже было договорился на факультете, но неожиданно пришла беда, откуда не ждали. Поначалу согласившееся было предоставить нам такую возможность, начальство, узнав о времени проведения мероприятия, вдруг резко отказало в предоставлении класса и вообще предупредило без объяснения каких-либо причин, что в эти дни «больше трех лучше не собираться».

Но я и сам уже понял причину, потому что в конце мая наших полусонных бойцов внутриведомственной охраны у всех ворот университета вдруг заменили на настоящих солдат внутренних войск, которые наглухо перекрыли все входы и выходы из университетов, жестко пропуская всех только по ученическим билетам и служебным удостоверениям. Приближалась очередная годовщина печально известного выступления студентов на площади Тяньаньмэнь 1989 года, а напуганные теми событиями власти очень боялись проявления каких-либо подобных выступлений, пускай, даже самых малых. Глупость такого опасения была очевидна, ведь я уже понял, что китайские студенты, фактически живущие на казарменном положении, разбитые по армейскому принципу на комнаты/отделения с командиром отделения/группы во главе, с хорошо отработанной системой официального стукачества, никогда без команды не поднимутся ни на какие мероприятия. Судя по всему, и в тот злополучный год их подняли и бросили под танки для решения собственных разногласий совсем другие силы либо извне, либо вообще внутри страны, как это было на протяжение всей истории Китая. Поэтому я решил не отказываться от своего намерения, а только перенести нашу вечеринку за пределы университета. Надо было лишь выбрать место.

Массовые танцы на площадях

И тут подсказка пришла сама собой. В течение всего времени, пока я по утрам ездил на работу по улицам города, на протяжении всего пути я видел, как в парках, скверах, на тротуарах или просто под каким-либо мостом или эстакадой, где было свободное место, группы китайцев-энтузиастов устраивали танцы. Причем танцевали не только традиционный для всей страны национальный танец «Янгэ» в три притопа, два прихлопа, а даже пытались танцевать европейские бальные танцы, такие как вальс, танго и фокстрот, правда, переделывая их на свой «пуританский» манер. По их понятиям нельзя, чтобы ноги танцующих пересекались, то есть кавалер не имеет права ставить свою ногу между ног дамы, а для этого кто-то в Китае придумал такую манеру танца, когда партнеры стоят не друг напротив друга, а хоть и лицом друг к другу, но почти рядом, поэтому их ноги тоже двигаются параллельно движению партнера и... никакой тебе сексуальности. Потому как и танцы-то приказано рассматривать только лишь как лечебную физкультуру. Меня эта манера долгое время очень веселила.

Узнал у ребят, есть ли поблизости закрытая танцплощадка, где танцуют не утром в качестве лечебной физкультуры, а нормально, то есть вечером. Оказалось, что есть.

Тогда, после очередного занятия я пригласил всех отправиться в субботу туда вместе со мной танцевать, тем более что еще раньше многие из них, особенно девочки, указывали в своих сочинениях на то, что они любят танцевать. Предложение было с восторгом принято. Поэтому в субботу вечером, мы, сохраняя строгую конспирацию, разными путями небольшими группами собрались в назначенном месте. Опасаться того, что мне припишут контрреволюционную деятельность, мне уже не было необходимости, ведь факультет отказал мне в работе.

Как оказалось, я уловил важный момент в их жизни, потому что как бы там ни пытались устраниться от сексуальности создатели танца по-китайски, к этому времени среди моих учеников уже стали складываться вполне заинтересованные друг в друге парочки. Естественно, мне пришлось танцевать со всеми девочками по очереди, чтобы кого-то не обидеть, даже с теми, кто танцевать не умел, но в этом случае мы просто топтались под определенную музыку. Все чувствовали предстоящую разлуку с любимым иностранным преподавателем, поэтому часто высказывали мне свою благодарность, все также звали в гости к себе на родину, желали счастливого пути, хотя до отъезда оставался еще почти месяц.

Глава 20. Китайское гостеприимство

       Перед Днем Победы Виктор, мой бывший сосед по комнате, передал мне, что профессор Ли Цзышэн искал меня, чтобы пригласить к себе в гости. У этого пожилого, но веселого профессора всегда было теплое отношение к русским. Он охотно и без всякого предубеждения общался как с русскими специалистами, так и со студентами, чего другие преподаватели обычно не делали, в лучшем случае ограничиваясь общением с русским специалистом и то только по необходимости. Этот же очень подвижный китаец невысокого роста, раньше учился в России, неплохо знал русские обычаи, поэтому старался держаться просто, без присущих китайцам особых церемоний, на русском языке разговаривал едва ли не лучше всех на факультете. Но, как часто бывает в таких случаях, особых должностей не занимал. Судя по всему, ему там не особо доверяли. Он же делал вид, что на это не обращает внимания. Зато многих русских студентов знал лично, и каждый год приглашал к себе в гости.

       На этот раз он устраивал общую встречу тех, с кем он познакомился в этом году. Нелли Абдулаевну он ходил приглашать персонально. Та для приличия поломалась немного, не очень желая находиться в одной компании со студентами, даже русскими, но потом милостливо дала согласие. Виктора Ли Цзышэн пригласил вместе с его Верой, которая в это время опять была в Пекине и в момент приглашения как раз находилась в комнате Виктора. К этому времени они уже решили после окончания языковой стажировки пожениться.

       Мы своим коллективом собрались в субботу в четыре часа дня и, по пути закупив фруктов, отправились искать квартиру этого профессора, которая фактически ничем не отличалась от тех, в которых я уже успел побывать раньше. Поначалу все чувствовали себя несколько скованно. Жены профессора дома почему-то не было, но хозяйничала одна молодая женщина. Он представил ее как свою ученицу, которая пришла ему помочь. Мне это показалось странным, потому что ученица профессора, преподававшего русский язык, почему-то совершенно не знала русского языка, зато очень свободно ориентировалась в его квартире, но... что же скажешь, такое в Китае тоже бывает.

       Стол был яств. Я уже давно перестал удивляться обилию китайского стола, приготовленного для приема гостей, но здесь это было особенно заметно, тем более что были даже европейские блюда. Гостям были предложены целых три бутылки пива, которые пришедшие с жары гости уговорили как-то очень уж быстро еще до начала трапезы. И только тут Ли, по-видимому, понял свою ошибку и предложил воды, но в воде уже не было необходимости.

За столом он вежливо поинтересовался только у меня, как у русского мужчины, не хочу ли я вина. Видимо, решив, что женщинам вино не положено по штату, а Виктору по молодости. Да, пяти лет учебы в России все-таки недостаточно для полного знания страноведения и менталитета. Я, зная отношение китайцев к вину и искаженное понимание всеобщего пьянства русских и понимая, что это лишь визит вежливости, решил было уже отказаться. Но в этот момент вдруг раздался бесцеремонный голос русско-татарской профессорши, которая увидела мое смущение:

      - Уважаемый профессор Ли, вот с этого надо было и начинать! Будет он пить вино, конечно, будет! И я тоже буду.

       Ли быстро сориентировался, пошептался о чем-то со своей подругой, и та побежала в магазин. Благо в Китае не нужно за этим бегать далеко, все есть в каждой лавке, находящейся прямо во дворе. Но она принесла не виноградное вино, которое в Китае редко кто употребляет, и не просто китайскую водку, а необычный глиняный горшочек с названием «Вино семьи Конфуция», которое китайский профессор почему-то назвал ликером, хотя никаким параметрам ликера это зелье, по нашим понятиям, не соответствовало. Скорее его можно было назвать настойкой, потому что по вкусу было понятно, что при его приготовлении не обошлось без участия каких-то добавок. К тому же оно сильно разогревало, что говорило о присутствии хорошего количества градусов, хотя пилось довольно мягко, не обжигая ни рта, ни горла.

                                              Горшочек с «Вином семьи Конфуция»

       К удивлению Ли Цзышэна от «Конфуция» не отказались не только Нелли Абдулаевна и Виктор, но даже и Вера. Надо было видеть с какой осторожностью Ли наливал это вино в рюмки величиной с наперсток, при этом приговаривая, что после этой рюмки хочет увидеть Виктора под столом. Эта сентенция профессора вызвала взрыв неподдельного веселья у русской части застолья, потому что каждый представил, когда же можно увидеть под столом этого русского парня ростом под два метра, да и статью, надо признать, отличавшегося даже среди русских.

      - Виктор, сколько тебе таких горшочков надо, чтобы оказаться под столом? – тихо, чтобы не расслышал Ли, спросил я.

      Мои слова вызвали очередной взрыв хохота гостей. Ли Цзышен же подумал, что этот смех относится к его шутке и тоже расплылся в улыбке. Но его лицо вытянулось тогда, когда он увидел, как Виктор после витиеватого тоста хозяина одним глотком махнул этот наперсток в рот, чтобы не принюхиваться к очень специфичному запаху этого зелья, нарушив при этом китайскую традицию смаковать эту жидкость, которую они называют душистой. Глядя на искренне недоуменное лицо китайского профессора, мы опять переглянулись и рассмеялись, а Виктор даже вздрогнул и виновато посмотрел по сторонам, испугавшись, что совершил какой-то страшно бестактный поступок.

       Профессор Ли тут же наполнил пустые рюмки по новой – нельзя ведь оставлять рюмки пустыми. Наш народ окончательно разошелся, так как удержаться в рамках первоначального этикета уже не было никаких сил. Мы поняли, что наше веселье полностью зависит от нас самих, к тому же после пива и этого зелья церемонное напряжение сразу исчезло. Это почувствовали даже китайцы. Мы пытались уговорить их тоже хотя бы пригубить немножко вина, но безрезультатно. Тогда мы вообще перестали обращать на это внимание. Пища пошла активнее. Разговор стал более общим и раскованным. Мы услышали воспоминания профессора Ли о поездке в Москву, и рассказ Нелли Абдулаевны о прошлом ее приезде в Пекин в 1989 году, когда она во время известных трагических событий удержала своих учеников от участия в том безобразии, которое происходило на Тяньаньмэнь, и тем самым фактически спасла им не только жизнь, но и карьеру. Но в этот день мы не стали углубляться в эту скользскую тему, поскольку в Китае она находится под запретом, а навлекать опасность на наших хозяев не хотелось.

      Быстро перевели разговор на другую тему и особенно развеселились тогда, когда профессор Ли стал вспоминать о некоторых особенностях русского разговорного языка. Но подал он это в виде оригинальной шутки:

      - Когда я первый раз вышел на улицы русского города, то не мог понять, почему русские так часто употребляют фразу, на китайском языке имеющую значение «Шаг за шагом…»

      А я закончил за него:

      – …двигаться к цели.

      Молодые китаисты в лице Виктора и Веры тут же поняли, что речь идет о китайском словосочетании, которое звучит «Ибу ибу ди дадао муди», и опять прыснули от смеха.

      Я вспомнил, что мы в молодости, когда только начинали изучать китайский язык, тоже поначалу обратили внимание именно на эту фразу. Но потом выяснилось, что слов, имеющих в русском языке весьма пикантный, если не сказать скабрезный смысл, в китайском так много, что это дало мне тогда повод шутить, что когда-нибудь я напишу диссертацию на тему: «Русский мат и его китайское происхождение». После этих шуток уже китайцы были готовы оказаться под столом без всякого вина, потому что Ли Цзышен на ушко перевел своей ученице русский смысл этой звучавшей по-китайски фразы. Женщина моментально покраснела и закрыла лицо руками.

       Горшочек «Конфуция» таким образом под общий шумок был опустошен. Хозяин, видя веселое настроение гостей, тоже заразился общим весельем, стал исполнять на русском и китайском языках русские песни. Его ученице или подруге, которая, видимо, впервые встретилась с русскими в неформальной обстановке, наша непосредственность явно приглянулась, и она смотрела на нас уже не с любопытством, а с нескрываемым восхищением.

       От предложенного хозяином чая все отказались, но поняли, что пора прощаться. Хозяева по традиции пошли нас провожать. А по дороге домой все совсем расхулиганились. Нелли Абдулаевна вдруг захотела розу, увиденную в одном из палисадников. Китайский профессор, гримасничая и оглядываясь на окна, вынужден был исполнить просьбу гостьи под общий хохот окружающих.

        Наверняка, после этого на факультете появились новые легенды о русских и их пьянстве, а может быть, и о веселом характере. Смотря как преподнести.

       Таким образом, под общие встречи и поездки, под ласковые речи своих учеников, я расслабился совсем как Плейшнер, попавший из нацистской Германии в нейтральную Швейцарию, считая, что раз на факультете мне что-то пообещали и даже выделили какую-то работу, то беспокоиться и не стоит. Пусть все идет своим чередом.

        Прошли майские праздники, но руководство факультета по-прежнему отмалчивалось по поводу моего приглашения в качестве специалиста на следующий год.Я уже очень серьезно настроился на такой вариант. И вот в какой-то момент до меня дошло, что в мае надо бы уже начинать оформлять документы, тем более, что я собирался привезти сюда жену с дочкой, как это делали специалисты из других стран, а значит, нужно было провести подготовку и дома в смысле получения заграничных паспортов. Я стал делать более активные попытки встретиться с руководством факультета, но эти попытки все время были почему-то безуспешными, они явно уклонялись от разговора. И я, наконец, понял, что это тоже чисто китайская манера избегать отрицательного ответа на вопросы, а значит затягивать узел еще туже, что со мной и произошло.

       У китайцев есть понятие给面子了

       В один из дней я все-таки поймал замдекана, который фактически и руководил факультетом, в канцелярии факультета, но он начал разводить турусы на колесах, объясняя, что им нужен именно «русист» по специальности, а у меня в дипломе стоит «китаист». Все доводы о том, что для студентов и магистрантов факультета гораздо лучше иметь в качестве преподавателя человека, имеющего опыт преподавания не русского, а именно иностранных языков, ведь для этого нужна совсем другая методика, тем более знающего китайский язык, что в затруднительной ситуации было бы большой помощью для обеих сторон, для твердолобого начальства были неубедительными. В дальнейшем же я узнал, что он просто решил пригласить супружескую пару руссистов по чьей-то рекомендации за меньшие деньги. О том, что, не выполнив своего же обещания, они меня просто обманули и поставили в жуткие условия, когда найти что-то другое уже не представлялось возможным, речь вообще не шла. Понятие чести для китайцев не существует. А я попал в жуткий цейтнот.

       Пришлось срочно делать новые попытки обратиться за помощью к разным своим знакомым, но все было безрезультатно. Без особой личной заинтересованности китайцы ничего делать для тебя не будут. Я попытался съездить в некоторые университеты, где еще изучался русский язык, но тоже бесполезно. Потом мне объяснили, что в Китае можно найти работу только по рекомендации других людей, то бишь по протекции. Пришлось обратиться к профессорам этого же университета, с которыми уже был знаком. Профессор Ли Цзышен съездил со мной в институт языков, но там место уже было занято, а заведующая кафедрой объяснила, что надо было обращаться как минимум в апреле, когда все учебные заведения планируют свою работу на следующий учебный год.

       Профессор Ли Миньбин отвез меня в Народный университет Китая, где деканом факультета был его старый друг. Нас приняли очень хорошо, и декан действительно заинтересовался мною, но также, как и в других местах, они уже успели подписать договор с другим человеком. Единственно, что он смог пообещать, так это рассмотреть мою кандидатуру на следующий год, если я сам этого захочу.

       Круг, похоже, замкнулся. А время отъезда неминуемо приближалось.

Глава 18. Любовь по-китайски.

       Однажды еще в марте в разговоре с Тэн Хуа я упоминул о том, что неплохо бы поехать на экскурсию в Гугун (Императорский дворец). Ну, народ и загорелся, поскольку сами они там тоже еще не были. Пришлось попросить их преподавательницу Пан Хун отпустить ребят других групп с других занятий, чтобы мы могли поехать все вместе одновременно.

       Собрались в 7.30 и вышли на автобусную остановку. Я сразу же заметил, что одеты почти все довольно нарядно, а Дун Айминь вообще даже в платье, что для китайских студенток того времени было явлением довольно редким. Все автобусы оказались переполненными, но за дело взялся Ван Дун с замашками миллионера, который подрядил для нас отдельную маршрутку. Это было верным решением в данной ситуации, но нельзя забывать, что это Китай. Часть девочек в маршрутку не села, возможно, кого-то смутил денежный вопрос (платить пришлось бы немного больше), а кто-то просто испугался укачивания. Но мои волнения оказались напрасными, потому что таким образом все стали свободными, поодиночке смогли влезть даже в переполненные автобусы, и вскоре уже собрались у северного входа в музей. Одна девушка за это время даже успела доехать туда на велосипеде.

Пока мы ждали всех опаздывающих, девочки разговаривали со мной, а ребята почему-то держались чуть поодаль. Но вот дело дошло до фотографирования, и все объединились. После коллективной съемки ко мне неожиданно подошла Дун Айминь и попросила сфотографироваться с ней персонально. Ее друг стал фотографировать нас, но тут уже образовалась целая очередь желающих. Пришлось объяснить, что музей большой и у нас еще будет много таких возможностей.

Первая часть экскурсии по покоям женской половины дворца прошла довольно живо и интересно. Особенно удивило их то, что экскурсию по сути проводил их преподаватель, иностранец, а они о дворце своих императоров знали очень мало. Разговор велся сразу на двух языках. Но ходить такой большой группой более 40 человек было неудобно, поэтому через некоторое время группа рассыпалась, иногда сближаясь, иногда расходясь, но со мной постоянно шел парень, имя которого я перевел на русский как Великий Чжао. Ему это так понравилось, что он стал чуть ли не моим телохранителем, готовым за меня и в огонь, и в воду. Тут же был и староста одной из групп серьезный Лю Сюэчжэн, постоянно подбегала вездесущая Чжан Лихун, довольно бойко говорившая на русском, а маленькая смуглая Шэнь Гуанвэй, которая просто откровенно смотрела мне в рот и, выказывая свою преданность, едва удерживалась от того, чтобы схватить меня за руку, как обычно делают маленькие дети, пытаясь ухватиться за руку кого-то из родителей.

У Даши неожиданно обнаружился кавалер, которого на занятии заметить было трудно, поэтому эта дочка китайского таможенника ходила только с ним, лишь издали одаривая меня своей кареглазой улыбкой. Они даже не подошли фотографироваться со мной, а на следующий день я получил ее сочинение, где в конце была сделана приписка: «Извините, Анатолий Степанович, что мы с вами не сфотографировались. Мне с вами очень хорошо, потому что я чувствую себя, как ваша дочь. Извините меня, пожалуйста». Вот такие строгие нравы.

Мы шли медленно, время от времени останавливаясь для фотографирования. Но к концу первой половины пути дошли не все. Многие уже искали любую возможность присесть. Было видно, что большинство, особенно девочки, очень слабенькие. Трудно объяснить это явление, то ли недоедание, то ли недосыпание у особо старательных, а может и то и другое вместе.

Во второй половине дня мы осмотрели восточную часть музея, где был павильон колоколов, часов, нефрита, фарфора и керамики. Затем вошли в отделение, где расположена знаменитая «Стена девяти драконов». Драконы, изображенные на стене действительно разные, но краски уже не очень яркие.

Время между тем подошло к обеду и «священному» дневному сну. Пришлось остановиться в одном из внутренних двориков, чтобы немного подкрепиться, но ели каждый свое, при этом каждый старался угостить меня. Мне это показалось странным и я предложил, что в следующий раз надо все делать коллективно, а то кто-то может остаться голодным.

      - А что мы еще куда-нибудь поедем?

      - Ну, это будет зависеть от вас. Если вы захотите, то мы можем поехать куда-нибудь еще, но теперь только в выходные дни, а то на факультете подумают, что мы отлыниваем от учебы.

      - Конечно, можно в выходные дни.

      - После фотографирования здесь перешли к осмотру музея драгоценностей. Оказалось, что там есть очень даже интересные экспозиции украшений, одежды и прочих богатств императорского дворца. Конечно, здесь нет ничего очень драгоценного как золото или драгоценные камни, но в Китае драгоценностью считались и нефритовые изделия хорошего качества. В любом случае это вещи дорогие, музейные, хотя охрана оказалась чисто символическая – полусонные бабушки. Но здесь мой народ опять оживился: девочки с большим интересом рассматривали различные броши и ожерелья, заколки и серьги императриц и наложниц. У некоторых витрин устраивали целые обсуждения, выясняли, как на русском языке называются эти вещи. Китаянки – китаянки, а все же женщины.

При первом знакомстве задавали много вопросов, хотя порядок и употребление слов часто совершенно не русское, иногда двусмысленное, поэтому порой вызывало недоумение, улыбку и, как следствие, шутку в их сторону. Запомнились такие вопросы: «Вы пьете?» (это в смысле «Вы выпиваете?») или «Почему русские женщины ходят раздетыми?» (в смысле «ходят в платьях, а не носят брюк, как в Китае»), «Как вы познакомились со своей женой?» (это уже вопрос возраста). Обязательными были вопросы о положении дел в России, о Ельцине, и, конечно же, была масса вопросов о семье, о детях, старались сравнить жизнь русских и китайских студентов. Отвечать приходилось осторожно, поскольку была опасность непонимания ими ответа. Мой ответ должен был выглядеть предельно лаконичным и простым лексически и грамматически. Всегда приходилось быть внимательным и тщательно продумывать фразу, прежде чем ответить. Иногда приходилось повторять ответ несколько раз. На китайский язык переходить было нельзя, хотя в этом случае они заметно оживлялись, потому что становилось понятно даже тем, кто до этого вообще ничего не понимал.

Через некоторое время работа со студентами превратилась для меня в праздники. Похоже, я обрушил на них всю свою нерастраченную за полгода энергию, любовь и заботу. Большинство из них то ли чувствовали это, то ли тоже сказывалась оторванность от дома, но искренне тянулись ко мне. Не знаю, возможно, чувствовалось и влияние приближающейся весны, приметы которой были все заметнее и заметнее, но иногда я ловил себя на мысли, что чувствую себя здесь как-то спокойнее, довольно свободным человеком, свободным от всей той политики и всего того, что творится в моей стране, свободным от всех дурных забот. Есть только дела, которые необходимо делать, чтобы заработать, интересная работа, которая доставляет удовольствие, и есть условия для жизни, необходимые для поддержания своего существования.

В последнем вопросе об условиях жизни в общежитии вдруг появились какие-то сдвиги. Стоило только подсуетиться преподавателям факультета, на котором я стал работать, походатайствовать за меня, как сразу же меня пригласили в то же самое управление нашего Шаоюаня, где перед этим отказывали под разными предлогами, и предложили написать заявление на отдельную комнату. Можно подумать, раньше об этом никто не знал. И через некоторое время я уже покинул свою камеру на первом этаже к некоторому разочарованию моего соседа, которому теперь светила перспектива получения нового соседа неизвестного происхождения, что его в период активных встреч с Верой, все чаще приезжавшей из Шанхая, явно не устраивало.

Поместили меня все-таки, как я раньше и предлагал, на пятом, то есть женском, этаже, видимо, решив, что я к этому времени уже успешно прошел проверку на надежность и в евнухи гожусь. Жительницам этого этажа действительно опасаться было нечего, а вот мне пришлось приспосабливаться, поскольку таблички «Мужской» на душевой и туалете в одном конце коридора для обитателей данного этажа не имели ровным счетом никакого значения, потому что идти в другой конец коридора им было неохота. Поэтому мне часто приходилось стоять под душем одновременно с какими-нибудь негритянками за соседней, весьма условной стеночкой или утром в туалете натыкаться на полураздетую киргизку Дейю, выскочившую из кабинки, в которую я только что собирался войти, и бросавшую на ходу: «Доброе утро, Анатолий Степанович!»

После уборки и некоторого прибранства, моя новая «камера», но уже без решетки, приобрела более-менее уютный вид. Несомненно так жить удобнее, но пришлось кое-что прикупить для домашнего хозяйства. Испорченную электроплитку нашел у себя на этаже, сделал переходник, и через несколько минут она уже работала. Можно было самому сварить хоть чашку риса, теперь в студенческую столовую ходил только за пампушками, заменявшими мне хлеб.

Время полетело со скоростью если не ракеты, то хорошего экспресса точно. Едва успевал крутиться, стараясь везде успеть. Почти каждый день с утра до вечера продолжал работать на рынке. В конце марта в Пекин пришла весна, начал цвести кустарник, распустились сережки на деревьях, почки набухли, вот-вот все зазеленеет. Днем уже было довольно тепло, пришлось сменить пуховик на куртку, но ветры здесь были еще по-прежнему сильные и противные, поэтому возвращался в общежитие замученным и грязным, а вечером еще предстояла подготовка к занятиям. Два дня в неделю в первую половину дня были занятия, как праздники. Хотя после занятий опять садился на велосипед и мчался на рынок, но настроение было уже значительно лучше.

       Поскольку я вел у студентов занятия по письменной речи, то нашел хорошую форму письменных бесед с ними: они писали мне письма, почти на каждом занятии сдавали мне письменные работы. Темы, которые я предложил им были самыми простейшими: Знакомство. Семья. Мой друг (описание человека) (давал много слов по внешности и характеру). Мой рабочий день. Мой дом (квартира). Выходной день. Магазин и товары в нем. Любимый кинофильм. Рекламное объявление.

В своих письмах они понемногу раскрывались. Много интересного и веселого встречалось в этих письмах-признаниях, хотя было довольно странное явление массового признания в любви, приглашений в гости в их родной город и т.д. Многие из них действительно заслуживали внимания – были среди этих детей умненькие и довольно способные экземпляры. Как ни печально, но Даша с Максимом в это число не вписывались.

Практически ни одной фразы не звучали без ошибок, но все же старались хоть как-то выразить свою мысль. Очень много было китаизмов, доходить до смысла которых мне помогало знание китайского языка. Но это же давало и мне понять, что я в разговарах на китайском языке грешу руссизмами.

Кроме обычных стандартных фраз, которые мои ученики брали из учебников, иногда попадались весьма интересные откровения и рассуждения. Во всяком случае, когда было задание по описанию человека, то я узнал о себе, а большинство студентов выбрало для описания именно меня, много интересного, чего даже сам не знал. Очень часто в работах встречались признания в любви и дружбе. Вот как они писали о нашей первой встрече, видимо, обменявшись впечатлениями в общежитии (орфография и грамматика подправлены).

«В Хэйлунцзян (северная провинция – А.Ш.) не хватает переводчиков с русским языком, поэтому правительство провинции отправило нас изучать русский язык… Мы очень рады, что у нас, наконец-то, будет преподавать русский профессор. Мы мечтали об этом уже давно. Я верю, что вы поймете нас, ведь вы тоже изучали иностранный язык. Очень надеюсь, что мы станем большими друзьями».

«Слово «Здравствуйте!» сразу же сняло напряжение между нами. По разговору мы заметили, что это очень ласковый человек».

Лю Циньбэй как мальчик был более лаконичен: «Это пожилой русский человек в очках. Уверен, что он сразу станет нашим любимым преподавателем и хорошим другом».

«Я уже раньше слышала, что у нас будет работать иностранный преподаватель, и мысленно нарисовала его образ в своей голове. Он обязательно должен быть очень старым ученым и характерным иностранцем. Но когда я первый раз увидела его, я поняла, что ошиблась. Он оказался моложе своих лет, с хорошим чувством юмора, и я совсем не почувствовала, что он – иностранец». Тут требуется небольшое пояснение в том, почему же «она не почувствовала, что я иностранец», да потому что иностранцами китайцев запугивают с детских лет и почти во всех фильмах иностранцы самые жуткие и гадкие люди, почти звери.

«Мы первый раз разговаривали с русским человеком, поэтому все мы чуть-чуть стеснялись. Он высокого роста. У него светло-каштановые волосы. Думаю, что это интересный человек. Я уже почти полюбила его».

«Мы первый раз встретились, а уже полюбили его и с нетерпением ждем, когда наступит следующий урок».

А вот и критическая нотка: «Наш иностранный преподаватель интересный и разговорчивый человек, но на занятии мы не все понимаем, что он говорит. Когда он говорит по-китайски, хоть и неважно, но мы хорошо понимаем, что он хотел сказать».

Вот и девичьи восторги: «Он очень красивый! По-китайски говорит тоже очень хорошо. Мы ждем, когда наступит следующий урок».

«На первой встрече вы показались нам строгим и серьезным, но когда мы познакомились лучше, то оказалось, что вы интересный и сердечный человек. Особенно удивило нас то, что вы можете говорить по-китайски и даже знаете иероглифы». В одной из других работ она добавила: «Вы еще раз удивили меня, когда сказали, что немного понимаете и даже любите Пекинскую оперу».

А вот такое описание не всегда в состоянии сделать даже русский ученик: «Раньше нам стало известно только его китайское имя (моя фамилия в китайской транскрипции означает «Горный орел»), а это имя порождало чувство храбрости и вселяло бодрость и уверенность… Он не худой и не полный. Его темно-русые волосы чуть вьются, что говорит о покладистом характере. Черты лица правильные, на лице часто светится улыбка. Карие глаза большие и живые. Больше десяти пар глаз смотрели на него, но в его глазах даже совсем не было напряжения. После занятия у всех осталось очень хорошее впечатление. Верю, что после этого мы будем с ним дружить».

А вот какой комментарий дала дочка судьи: «Он преподает серьезно. Но нам нравится он, потому что он – юморист. И хотя он иностранный человек, он нам нравится, и мы уважаем его».

«Я мечтаю в будущем стать хорошей преподавательницей, как вы».

А вот письмо, которое я получил на последнем занятии от красавицы Тэн Хуа, высокой, стройной и красивой девушки с длинными каштановыми волосами. До этого она ни разу не писала обо мне. А вот при расставании вне всякого задания после своей письменной работы написала в тетради: «Я очень волнуюсь, когда пишу это письмо, потому что вы возвращаетесь домой, и нам придется расстаться. Может быть, это письмо будет последним, хотя я очень надеюсь, что мы сможем и дальше писать друг другу, рассказывать о себе, о своей жизни, об учебе. Мы вместе работали, гуляли по городу, любовались прекрасными пейзажами Пекина. Мы получили у Вас много знаний. Мы почувствовали, что вы очень серьезный человек в работе, а в жизни вы человек с юмором….».

Можно ли было после этого не любить их ?…

       Глава 17. Мои первые ученики в Китае.

       Встреча на высшем уровня перед Новым годом не осталась незамеченной. Сразу же после окончания всех праздников мне позвонила профессор Цзян и предложила работу: выполнить русскую часть четырехъязычного разговорника (китайский, английский, русский и японский языки). Работа довольно хлопотная, но копеечная. Чувствуется, что кто-то, имея выход на издательство, пытается немного подзаработать, хотя совершенно непонятно, кому может быть нужен такой несуразный разговорник. Но человек сделал шаг мне навстречу, и пренебрегать таким доверием было нельзя, поэтому я согласился.

       Через некоторое время магистрантка Ли Лина, встретив меня случайно на улице, сообщила мне, что слышала на факультете, что я буду там преподавать. Профессор Цзян, забирая первую часть выполненной мною работы, тоже подтвердила, что уже видела мою фамилию в расписании на весенний семестр. И только потом меня официально пригласил замдекана Ли Юйчжэнь и предложил три пары в неделю, то есть по одному занятию в трех группах у студентов трехгодичного курса специального обучения. Оплата совершенно смешная: 15 юаней за час, таким образом, в месяц получалось 360 юаней. Это совершенно мизерная зарплата, тем более по сравнению с тем, что я получаю, работая переводчиком на рынке. Но опять же отказываться нельзя. Может быть, удастся убедить, что умею работать не хуже высокомерной профессорши из Казани, и появится возможность получить у них приглашение поработать в качестве специалиста в следующем году.

       В конечном итоге оказалось, что все это делается стараниями профессора Пань Хун, которая организовала такие платные курсы для ребят, не сумевших поступить в вузы после окончания школы. Выпускники китайских школ, желающие учиться дальше, могут принять участие в едином экзамене по всем предметам, который проводится одновременно по всей стране без учета специальностей. Только после анализа результатов этого экзамена абитуриентов распределяют по вузам или техникумам, в зависимости от полученных баллов и тех направлений, которые он сам указал в своем заявлении. Таким образом, получается, что человек, имеющий способности, например, к гуманитарным наукам, и показавший по этим предметам хороший результат, но заваливший вопросы и задачи по точным предметам, автоматически считается неудачником, поскольку не набрал необходимого количество баллов. То же самое, только в обратную сторону, происходит и с любителями точных наук. Таким образом, я задолго до введения подобного экзамена в России познакомился со скандальным у нас ЕГЭ.

       Через некоторое время улыбающаяся Пань Хун ввела меня в курс дела, дала списки групп и уточнила расписание. Мне предстояло вести курс письменной речи, что в Китае называется «сочинением». Понятно, что никто из китайских преподавателей этот курс не потянет, а русская «профессорша» до него снизойти не могла, да еще за такие деньги. Она даже письменные работы своих магистрантов проверяла довольно странно. Однажды я случайно заглянул в тетради, лежащие на ее письменном столе, желая познакомиться со знаниями ее учащихся, но к своему ужасу увидел, что в уже проверенных работах были оставлены незамеченными некоторые довольно очевидные ошибки. На мой недоуменный взгляд, она, не моргнув глазом, ответила: «Я этот бред всерьез не воспринимаю». Вот тебе и профессор из России!

       Мне же предстояло не только воспринимать еще больший бред, но и пытаться доказать, как надо научиться не писать бред. Тем более что часов явно было мало, каждой группе отводилось лишь 17 занятий на семестр, а потом они должны были написать экзаменационную работу. Я оказался в весьма затруднительном положении, поскольку вынужден был работать с людьми, которые русского языка почти не знают, и за короткий срок продемонстрировать на кафедре свои педагогические способности, по которым, возможно, будут судить при приглашении меня на факультет в качестве специалиста. Задача, прямо скажем, не из легких. Но выхода не было, и я в очередной раз решил: «Где наша не пропадала».

       И вот, наконец, в который раз сбылась мечта идиота! Я опять вхожу в студенческую аудиторию, только студенты уже не русские, а китайские. Пятнадцать пар уставившихся на меня глаз.

      - Здравствуйте! Я туда попал или не туда? Это вы изучаете русский язык?

      - Да-а!... – послышалось в ответ.

        Мои опасения в адрес третьей группы оказались напрасными – начинающие были, пожалуй, даже поинтересней, чем другие, одно только наличие в группе Максима и Даши (имена моих собственных детей) уже многого стоило. Узнав об этом, ребята тоже очень обрадовались. Активность у них была послабее, но вопросы задавали более грамотно, тщательно их проверяя, поэтому ошибок было меньше. Радовало общее доброжелательное отношение, а уж милые улыбки, как солнышки, согревали душу. Я в них уже почти влюблен – соскучился по аудитории, по глазам, направленным на тебя, по нормальной цивилизованной обстановке, так контрастно отличающейся от рыночной, где для поддержания штанов по-прежнему приходилось работать в свободное от этих занятий время.

       Трудно описать свои первые знакомства с группами, поскольку «восток – дело тонкое». В это время часто приходилось вспоминать красноармейца Сухова и его сентенции, одна из которых гласит: «Народ подобрался все более душевный...». Большая часть студентов – девушки, по-китайски любопытные, по-азиатски пугливые, как дикие серны, по-восточному миниатюрны и хрупки, как хрустальные вазы. При малейшем общении краснеют, как майские розы. Попытался погладить по голове одну маленькую девушку, у которой русское имя (русские имена им дают в самом начале изучения иностранного языка. – А.Ш.) было такое же, как у моей дочери, так она вздрогнула и спрятала голову в плечи. А уж стоит только похвалить, то есть таким образом выделить из других, как по ее реакции сразу вспоминаешь фразу знаменитой Гюльчатай: «Господин назвал меня любимой женой!»

       Глава 13. Встреча Нового года.

       В настоящее время в Китае получается такое растянутое празднование Нового года, который начинается от католического Рождества, проходит через всемирный Новый год и православное Рождество аж до праздника Весны, который является китайским Новым годом. То есть фактически праздники перманентно длятся чуть ли не два месяца. Это, конечно, не означает, что никто не работает, выходных, суть праздничных дней, совсем немного, только один день на Новый год и неделя на Праздник Весны, но все равно в воздухе в течение двух месяцев царит праздничная атмосфера: кто-то уже празднует, кто-то только начинает, кто-то готовится к отъезду на родину, кто-то уже уезжает, кто-то уже приезжает.

       Было очень неожиданным для меня такое активное внимание к католическому Рождеству в, якобы, коммунистическом Китае. Задолго до этого праздника все улицы, деревья, магазины украсились наряженными елками, Санта-Клаусами всех видов и сортов, рождественской атрибутикой и активной общественной деятельностью с явным подражанием Западу. На 25 декабря даже в нашем Шаоюане был организован праздничный обед, на который всем иностранным учащимся были выданы билеты по 6 юаней (чуть меньше доллара по курсу того времени – А.Ш.) для получения бесплатного питания. Посреди зала стоял украшенный под елку кипарис в кадке и огромный торт. Художественная программа была подготовлена группой студентов из католических стран (в основном, как ни странно, южные корейцы и негры из Африки), которые исполнили несколько рождественских песен на английском языке, а публика в это время усиленно поглощала овсяно-гороховую похлебку как символ всеобщего христианского единения людей всех стран, всех конфессий и всех сословий. Правда, после этого всем на наш билет выдали приличную куриную ногу с жареным картофелем и другие деликатесы. В конце ужина все получили по куску торта.

Во все время этого действа между столами бегал улыбающийся секретарь парткома и стрекотала телекамера. Но как только камера перестала снимать, все успокоились, и вечер закончился – задача выполнена, можно было представить где-нибудь на телевидении, как радостно иностранцы празднуют Рождество в Китае. Никому из них даже в голову не пришло, что у довольно значительной части обитателей Шаоюаня могут быть другие новогодние праздники, как у мусульман, например, и даже сам день Рождества Христова совсем в другое время, как, скажем, у православных. Все в Китае сейчас зациклены на англицизированный Гонконг, который празднует именно такое Рождество. А про разницу в датах китайцам не ведомо. У них даже часовых поясов никто не соблюдает.

На следующий день в этом же зале работники Шаоюаня праздновали странно круглую дату: 12-летие этого заведения, то есть отдела по работе с иностранными студентами. Видимо, средств, отпущенных на Рождество, хватило и на эту «примечательную» дату.

А 26 декабря без особой помпезности было отмечено столетие со дня рождения Мао. Надо признать, я ожидал от них большей активности в отношении своего любимого Председателя. Конечно, разговоры в средствах массовой информации велись в течение последнего месяца постоянно, но достаточно умеренно – в каждом выпуске новостей рассказывалось о двух-трех коллективах, где проводились торжественные собрания, а апогеем стало Всекитайское торжественное заседание, на котором выступили Генеральный секретарь ЦК КПК Цзян Цзэминь и Премьер Госсовета КНР Ли Пэн. Речь первого показали по первой программе телевидения. Примечательно, что в его речи Дэн Сяопину уделялось места больше, чем самому юбиляру. Да и понятно, этот-то еще живой, а тому уже все равно.

Очень интересно было наблюдать за публикой в зале: отдельными рядами военные, отдельными – представители национальных меньшинств обязательно в национальных одеждах (неприятное название, используемое для обозначения людей других национальностей в Китае, очень режет ухо, хотя в Советском Союзе национальностей было значительно больше, но никогда не употреблялся такой унизительный термин как «нацменьшинство»), отдельно, рядов пять-шесть, юные пионеры лет по 10-12, ничего не понимающие, но сидевшие смирно, не шелохнувшись. Позднее по телевизору показали три традиционных поклона руководителей у высочайшего хрустального гроба. Похоже, что, оглядываясь на бардак в России, наверху понимают, чем это все может закончиться и здесь. А в это время простые люди обо всем этом как-то и не ведали, все были заняты своими будничными делами.

       Но вот дело подошло к нашему Новому году. Чуть раньше Нелли Абдулаевна спросила меня о моих планах на праздник и попросила помочь ей в подготовке новогоднего капустника с приглашением преподавателей факультета русского языка, где она работала, который, по ее словам, она просто обязана была провести в ответ на их доброе отношение к ней. Преподаватели их факультета поочередно, то ли по указке свыше, то ли по личной инициативе постоянно приглашали ее в ресторан пообедать или поужинать, выказывая таким образом свое уважение. Позднее я понял, что главное уважение по-китайски как раз и заключается в приглашении покушать. У меня, правда, было приглашение на встречу Нового года из нашего посольства, но там предупредили, что для празднования надо внести кругленькую сумму, так как у самостийной державы не хватило средств, чтобы порадовать скромным ужином своих подданных, находящихся вдали от Родины, а у ее подданных, к сожалению, не было возможности платить четверть стипендии за один скромный ужин, поэтому и мне, и другим учащимся пришлось от того ужина отказаться.

Я понимал, что Нелли Абдулаевна тоже отнюдь не из альтруистических побуждений пригласила меня быть участником встречи с ее китайскими коллегами. Но на этот раз такая встреча меня тоже интересовала, поскольку я всерьез стал задумываться над перспективой поработать в Китае после окончания своей и ее командировки.

       Приглашать всех своих гостей в ресторан, даже в китайский, что значительно проще, чем российские, профессорша не собиралась, такой ужин все равно обошелся бы в кругленькую сумму, поэтому чисто по-нашему решила пригласить их к себе в номер гостиницы, где она жила на территории университета, поэтому уже с середины дня мне пришлось доставать у горничной их гостиницы столы и стулья, ходить за пивом и хлебом, все остальное у хозяйки было приготовлено заранее, тем более что кормить гостей она как раз и не собиралась. Прием, по ее представлению, должен был носить характер полуофициального банкета, поэтому на столе были фрукты, пиво и безалкогольные напитки, большой торт, который специально по этому поводу заказывала ее магистрантка, и холодные закуски в виде бутербродов с икрой, мясом и сыром. Стол выглядел по-русски красиво, но по-китайски, я бы сказал, бедновато, поскольку китайцы не любят ни сыр, ни икру, и вообще не любят бутербродов, а вот как раз поесть любят.

       К пяти часам стали подходить гости. Первой пришла махонькая сухонькая старушка, как потом выяснилось, специалист в области фонетики. Она заочно уже была знакома со мной, поскольку была руководителем магистрантки Ли Лин, которой я за это время успел помочь с написанием диссертации. Как оказалось, она уже была хорошо осведомлена об этом и сразу же принялась благодарить меня за помощь ее подопечной.

       Затем пришли профессора Пань Хун и Чэнь Мэй, самые активные среди этой академической публики, как выяснилось, еще со времен «культурной революции», когда молодая Чэнь Мэй громила старшее поколение этих же руссистов на факультете, а такая же молодая Пань Хун в то же самое время успешно выступала в ансамбле песни и пляски НОАК. Но сейчас они выглядели довольно приятными, веселыми, доброжелательными миниатюрными старушками. Они сразу же захлопотали около стола, поскольку по просьбе хозяйки принесли из дома тарелочки и рюмочки.

       Наконец, стали появляться и мужчины: весьма представительный высокого роста декан факультета вместе с круглолицым, но безликим секретарем парткома факультета, не изменившим своему порядку быть всегда одетым в маоцзедуновский мундир, который в Китае почему-то называют «суньятсеновским». Этот человек русского языка не знал, но его присутствие было обязательным, потому что он служил своеобразным «громоотводом» при контакте работников факультета с иностранцами.

Почти сразу за ними появился и завкафедрой литературы профессор Жэнь Гуаньсюань, который сразу же после знакомства завладел мной и после небольшого разговора пригласил к себе на кафедру побеседовать. За это время как-то вскользь незамеченным проскочил бывший декан этого факультета Ли Миньбин, наверно потому что был уже со мной знаком и его не пришлось знакомить вновь. Но зато, наконец-то, я имел возможность познакомиться с профессором Ли Цзышенем, о котором был много наслышан уже давно. Им оказался человек небольшого роста, довольно подвижный и активно говорящий на русском языке. Надо признать, говорящий лучше всех остальных, поэтому, видимо, и не занимающий никаких высоких должностей.

       Были и другие женщины, с которыми мне уже не удалось поговорить, поскольку хозяйка стала приглашать к столу, пытаясь усадить декана на председательское место, но тот стал отказываться, и после короткого препирательства во главе стола вполне резонно усадили саму Нелли Абдулаевну, разместив по сторонам обоих деканов, прошлого и нынешнего. Жэнь Гуаньсюань пытался забрать меня с собой, но хозяйка распорядилась оставить меня на другом конце стола вместе с женской половиной, поскольку стол явно разделился по половому признаку, что по нашим понятиям считается неприличным, а в Китае бывает именно так, кое-где еще по старинке женщин вообще не сажают за стол вместе с мужчинами.

       Открывая вечер, хозяйка представила единственного гостя, который ранее не бывал в их компании, то есть меня, объяснив, что я тоже преподаватель вуза, тем более китаист. Все были настроены благодушно и меня не отвергли. Сами же они, по выражению одного из них, встречают уже едва ли не 45-й Новый год в этом составе, коллектив еще тех лет, времен китайско-советской дружбы, прошедший уже и «культурную» революцию, правда, в разном качестве, то есть по разные стороны баррикад, и вот опять дружно и активно общающийся с русскими специалистами. Смотрелись они, за исключением человека во френче, довольно неплохо и даже интересно, разговаривая на довольно приличном русском языке, лишь иногда в сложных ситуациях переходя на родной язык в разговорах между собой или подкалывая меня. Я в долгу старался не оставаться. Несмотря на то, что на всю эту компанию была только одна бутылка вина да две бутылки пива, было шумно, весело, звучали тосты на русском языке и... никто не пил. Над каждым высказыванием все дружно смеялись, одни, наверно, от радости, что фраза на русском языке получилась, а другие от таковой же, что эту фразу поняли. Праздничное застолье почему-то начали с торта, потом дружно уговорили бутерброды и принялись за фрукты.

       Но знания языка, которые они демонстрировали, выглядели все же несколько примитивно, потому что, говоря по-русски, они вдруг стали пренебрегать нормами приличия. Одна дама заявила, что надеялась на девишник, а тут сплошное начальство, высказав тем самым свое «Фэ». Бывшая «хунвэйбинка» Чэнь Мэй зачем-то объявила, что Жэнь Гуаньсюань боится своей жены, что жена дает ему деньги на обеды, и что у Ли Миньбина длинный язык. Все такие высказывания по нашим нормам в официальной компании считались бы верхом неприличия, а они, довольные, смеялись и наслаждались умением говорить и понимать фразы на русском языке.

       Постепенно дело дошло до того, что стали вспоминать русские песни военных и послевоенных лет и продемонстрировали скрытые таланты. У Жэнь Гуаньсюаня оказался неплохой баритон, тенором пел разошедшийся прямо по-русски Ли Цзышэн, который дошел даже до исполнения сложной песни на стихи Н.Рубцова «В горнице моей светло…», почему-то решив, что это песня народная. Разубеждать его в этом было бесполезно. Чэнь Мэй, трещавшая не умолкая, пела «Синенький платочек» и «Уральскую фабричную». Вспомнили вдруг, что когда-то их факультет занял 2 место на каком-то большом музыкальном конкурсе. Огромными глазами смотрела на своих профессоров магистрантка Ксения, специально приставленная к русскому профессору для помощи и сегодня сидевшая рядом со мной. Она, конечно же, никогда не видела их в таком настроении и такими раскованными, но сама иногда тоже старалась подпевать им. Спросили и меня, знаю ли я какие-то китайские песни. К моему стыду, во время моей учебы нам было не до песен, тем более, не до китайских песен, но объяснять им это я не стал.

       Но вот декан встал, и все дисциплинированно засобирались на выход. Вся встреча продолжалась чуть более двух часов. Как я потом узнал, это норма времени китайских празднеств вплоть до свадеб.

       А на следующий день 31 декабря с самого утра я поехал к российскому посольству за джином, почти как в кинофильме «За спичками» на другой конец города: не пить же вонючую китайскую водку в такой красивый русский праздник. К тому же, мне понравился этот продукт явно скандинавского происхождения с привкусом хвои, что вполне подходило к данному празднику.

И вот тут произошло одно событие, освятившее мне весь этот праздник. Когда я шел в сторону российского посольства, навстречу мне на небольшом велосипеде ехал русский мальчонка, который, поравнявшись со мной, вдруг на чистом русском языке сказал: «Здравствуйте!…» И среди всего этого китайского гомона его голос прозвучал, ей Богу, как ангельский глас с небес, как вознаграждение за все мои былые дед-морозовские старания, когда я в новогодние праздники бывал дедом Морозом в детском саду, когда в наряде деда Мороза ходил по улицам Москвы, поздравляя людей, когда люди, встречая меня на улице, радостно шептали у меня за спиной: «Это счастливый знак!» Вот и сейчас это стало для меня «счастливым знаком». После этого на душе стало как-то особенно тепло и по-новогоднему празднично.

На льду озера Куньминьху в парке Ихэюань в Новый год

Оставалось решить лишь одну проблему – проблему елки. Не было у меня еще ни одного Нового года без елки. Не хотелось нарушать эту традицию и теперь. Я давно уже приглядел елочку, которая росла в кадке у магазина цветов, поэтому и отправился туда. Конечно, вырубать ее в духе дурных русских традиций я не собирался, но предстояло уговорить хозяина лавки презентовать мне хотя бы веточку. Трудно было объяснить китайцам, а там оказался не только хозяин, ситуацию, почему мне так нужна веточка от этой елки, но за пятерку он все же разрешил мне отрезать нижнюю ветку.

Дома я отмыл ее от городской пыли и грязи, так что и у меня «елка плакала сначала…», нарядил ее конфетами и даже нашел маленького Деда Мороза. Вместе с гирляндой, закупленной для дочки, из еловой ветки получилась замечательная «елка Степаныча», по аналогии с «Елкой Митрича» Н.Д.Телешова, при чтении которой я когда-то в детстве даже плакал.

Через несколько дней я получил ученический билет, прилагающийся к нему значок принадлежности к этому университету, библиотечный билет и направление на исторический факультет. Меня, конечно, больше интересовал язык, но меня почему-то, даже не спросив, распределили по специальности моей ученой степени. Прибыв на факультет, очень скоро понял, что я здесь совершенно никому не нужен. Секретарша дала мне расписание, чтобы я мог сам выбрать необходимые мне лекции по истории, которые я намерен посещать.

Встреча с научным руководителем, которого мне назначил факультет, состоялась несколько позже уже в моей комнате. Пришедший старик, назвавшийся профессором, рассыпался в комплиментах России и Украине, восхищаясь гостеприимством ее жителей, а особенно гостеприимством проректора киевского института, с которым, как выяснилось, он встречался во время поездки в Киев для чтения лекций по истории древнего Китая. Во время беседы по сути вопроса было сказано очень мало. Он выслушал мои сентенции и планы, порекомендовал посетить некоторые лекции опять же по истории. Сказал, что по языку ничем помочь не сможет, поэтому лучше этим заниматься в повседневной жизни, а вопросы методики преподавания китайского языка, с которыми я надеялся познакомиться, вообще оставить на второй семестр, когда будет побольше практики разговорного языка. Я признал это логичным, и разговор закончился приглашением в гости, которое было с благодарностью принято. После чего мы, с широчайшими улыбками церемонно раскланиваясь, разошлись, как в море корабли, чтобы потом больше никогда не встречаться. Это устраивало обе стороны: он получал полагающуюся ему оплату за руководство, а я получал почти полную свободу действий.

       Две недели ушло на некоторое обустройство, знакомство и привыкание. Очень отрадно с одной стороны, что нахожусь здесь абсолютно обособленно: никому не нужен, никто не пристает. Выбрал себе два курса и иногда посещаю лекции по истории Китая. Больше для повышения языкового уровня, чем для самой истории, которую знаю лучше, чем этот профессор. Вскоре я приступил к занятиям. Было очень странно, что китайские профессора умудряются рассказывать об истории совершенно не прибегая ни к картам, ни к схемам, ни к прочим учебным материалам. Более того, понимая, что без этого не обойтись, все-таки пытаются мелом рисовать на доске что-то наподобие карты, чтобы указать положение воюющих сторон и направления наступления. Профессор Чэнь лекции читал очень старательно, подробно и упрощенно, объяснив при этом китайским студентам, что ему дано указание сделать так, потому что на занятии присутствуют иностранные слушатели.

Действительно, на этой лекции было более понятно, чем на других, тем более что и тема оказалась достаточно знакомой: «Агрессия западных держав и Японии в 19 веке». Тема опиумных войн очень больная для Китая и очень часто муссируется и в литературе, и особенно в таком важнейшем народном виде искусства, каким является кино. Естественно, китайцы не были бы китайцами, если бы не представили ситуацию так, чтобы выставить себя героями. Рассказ профессора выглядел не серьезной лекцией с глубоким анализом и выводами, а простой передачей событий, на грани сказочно-мифических. Профессор долго рассказывал, как китайцы мужественно защищались, какие хитрые маневры придумывали против захватчиков. Короче, из лекции вообще было непонятно, кто же кого победил, и как это враги, состоявшие из простого экспедиционного корпуса, доставленного на кораблях за тридевять земель, смогли так быстро захватить все порты Китая и войти в Пекин, а «доблестная» же многочисленная китайская армия при этом просто разбежалась, и императорской семье пришлось позорно бежать вглубь Китая. И ни слова о том, в чем же причины развязывания войны и причины поражения, ни слова о поражении дипломатии Цинского правительства. Спасибо и на том, что в адрес русских войск было сказано, что они были более лояльны к китайскому населению и не творили жестокостей. Это был реверанс в мою сторону, потому что во всех кинофильмах, пытающихся представить события той поры, русские матросы в немыслимо дурацкой форме точно так же поддевают штыками младенцев, как и захватившие Пекин английские солдаты, но это уже тема другого разговора о китайском кинематографе. Хотя русские войска, входившие в Пекин уже на последнем этапе первой опиумной войны, когда уже не было сопротивления, были довольно быстро выведены оттуда. И лишь в период второй опиумной войны после печальных, если не сказать трагических событий восстания ихэтуаней, когда восставшие беспощадно уничтожали не только всех без исключения иностранцев, но и тех китайцев, кто принял христианскую веру, большая тяжесть ведения войны легла именно на русскую армию, находившуюся все же ближе к Китаю.

Во дворе Шаоюаня