Поезд идет на восток Глава 13 из дневника Шанин Анатолий

       Глава 13. Встреча Нового года.

       В настоящее время в Китае получается такое растянутое празднование Нового года, который начинается от католического Рождества, проходит через всемирный Новый год и православное Рождество аж до праздника Весны, который является китайским Новым годом. То есть фактически праздники перманентно длятся чуть ли не два месяца. Это, конечно, не означает, что никто не работает, выходных, суть праздничных дней, совсем немного, только один день на Новый год и неделя на Праздник Весны, но все равно в воздухе в течение двух месяцев царит праздничная атмосфера: кто-то уже празднует, кто-то только начинает, кто-то готовится к отъезду на родину, кто-то уже уезжает, кто-то уже приезжает.

       Было очень неожиданным для меня такое активное внимание к католическому Рождеству в, якобы, коммунистическом Китае. Задолго до этого праздника все улицы, деревья, магазины украсились наряженными елками, Санта-Клаусами всех видов и сортов, рождественской атрибутикой и активной общественной деятельностью с явным подражанием Западу. На 25 декабря даже в нашем Шаоюане был организован праздничный обед, на который всем иностранным учащимся были выданы билеты по 6 юаней (чуть меньше доллара по курсу того времени – А.Ш.) для получения бесплатного питания. Посреди зала стоял украшенный под елку кипарис в кадке и огромный торт. Художественная программа была подготовлена группой студентов из католических стран (в основном, как ни странно, южные корейцы и негры из Африки), которые исполнили несколько рождественских песен на английском языке, а публика в это время усиленно поглощала овсяно-гороховую похлебку как символ всеобщего христианского единения людей всех стран, всех конфессий и всех сословий. Правда, после этого всем на наш билет выдали приличную куриную ногу с жареным картофелем и другие деликатесы. В конце ужина все получили по куску торта.

Во все время этого действа между столами бегал улыбающийся секретарь парткома и стрекотала телекамера. Но как только камера перестала снимать, все успокоились, и вечер закончился – задача выполнена, можно было представить где-нибудь на телевидении, как радостно иностранцы празднуют Рождество в Китае. Никому из них даже в голову не пришло, что у довольно значительной части обитателей Шаоюаня могут быть другие новогодние праздники, как у мусульман, например, и даже сам день Рождества Христова совсем в другое время, как, скажем, у православных. Все в Китае сейчас зациклены на англицизированный Гонконг, который празднует именно такое Рождество. А про разницу в датах китайцам не ведомо. У них даже часовых поясов никто не соблюдает.

На следующий день в этом же зале работники Шаоюаня праздновали странно круглую дату: 12-летие этого заведения, то есть отдела по работе с иностранными студентами. Видимо, средств, отпущенных на Рождество, хватило и на эту «примечательную» дату.

А 26 декабря без особой помпезности было отмечено столетие со дня рождения Мао. Надо признать, я ожидал от них большей активности в отношении своего любимого Председателя. Конечно, разговоры в средствах массовой информации велись в течение последнего месяца постоянно, но достаточно умеренно – в каждом выпуске новостей рассказывалось о двух-трех коллективах, где проводились торжественные собрания, а апогеем стало Всекитайское торжественное заседание, на котором выступили Генеральный секретарь ЦК КПК Цзян Цзэминь и Премьер Госсовета КНР Ли Пэн. Речь первого показали по первой программе телевидения. Примечательно, что в его речи Дэн Сяопину уделялось места больше, чем самому юбиляру. Да и понятно, этот-то еще живой, а тому уже все равно.

Очень интересно было наблюдать за публикой в зале: отдельными рядами военные, отдельными – представители национальных меньшинств обязательно в национальных одеждах (неприятное название, используемое для обозначения людей других национальностей в Китае, очень режет ухо, хотя в Советском Союзе национальностей было значительно больше, но никогда не употреблялся такой унизительный термин как «нацменьшинство»), отдельно, рядов пять-шесть, юные пионеры лет по 10-12, ничего не понимающие, но сидевшие смирно, не шелохнувшись. Позднее по телевизору показали три традиционных поклона руководителей у высочайшего хрустального гроба. Похоже, что, оглядываясь на бардак в России, наверху понимают, чем это все может закончиться и здесь. А в это время простые люди обо всем этом как-то и не ведали, все были заняты своими будничными делами.

       Но вот дело подошло к нашему Новому году. Чуть раньше Нелли Абдулаевна спросила меня о моих планах на праздник и попросила помочь ей в подготовке новогоднего капустника с приглашением преподавателей факультета русского языка, где она работала, который, по ее словам, она просто обязана была провести в ответ на их доброе отношение к ней. Преподаватели их факультета поочередно, то ли по указке свыше, то ли по личной инициативе постоянно приглашали ее в ресторан пообедать или поужинать, выказывая таким образом свое уважение. Позднее я понял, что главное уважение по-китайски как раз и заключается в приглашении покушать. У меня, правда, было приглашение на встречу Нового года из нашего посольства, но там предупредили, что для празднования надо внести кругленькую сумму, так как у самостийной державы не хватило средств, чтобы порадовать скромным ужином своих подданных, находящихся вдали от Родины, а у ее подданных, к сожалению, не было возможности платить четверть стипендии за один скромный ужин, поэтому и мне, и другим учащимся пришлось от того ужина отказаться.

Я понимал, что Нелли Абдулаевна тоже отнюдь не из альтруистических побуждений пригласила меня быть участником встречи с ее китайскими коллегами. Но на этот раз такая встреча меня тоже интересовала, поскольку я всерьез стал задумываться над перспективой поработать в Китае после окончания своей и ее командировки.

       Приглашать всех своих гостей в ресторан, даже в китайский, что значительно проще, чем российские, профессорша не собиралась, такой ужин все равно обошелся бы в кругленькую сумму, поэтому чисто по-нашему решила пригласить их к себе в номер гостиницы, где она жила на территории университета, поэтому уже с середины дня мне пришлось доставать у горничной их гостиницы столы и стулья, ходить за пивом и хлебом, все остальное у хозяйки было приготовлено заранее, тем более что кормить гостей она как раз и не собиралась. Прием, по ее представлению, должен был носить характер полуофициального банкета, поэтому на столе были фрукты, пиво и безалкогольные напитки, большой торт, который специально по этому поводу заказывала ее магистрантка, и холодные закуски в виде бутербродов с икрой, мясом и сыром. Стол выглядел по-русски красиво, но по-китайски, я бы сказал, бедновато, поскольку китайцы не любят ни сыр, ни икру, и вообще не любят бутербродов, а вот как раз поесть любят.

       К пяти часам стали подходить гости. Первой пришла махонькая сухонькая старушка, как потом выяснилось, специалист в области фонетики. Она заочно уже была знакома со мной, поскольку была руководителем магистрантки Ли Лин, которой я за это время успел помочь с написанием диссертации. Как оказалось, она уже была хорошо осведомлена об этом и сразу же принялась благодарить меня за помощь ее подопечной.

       Затем пришли профессора Пань Хун и Чэнь Мэй, самые активные среди этой академической публики, как выяснилось, еще со времен «культурной революции», когда молодая Чэнь Мэй громила старшее поколение этих же руссистов на факультете, а такая же молодая Пань Хун в то же самое время успешно выступала в ансамбле песни и пляски НОАК. Но сейчас они выглядели довольно приятными, веселыми, доброжелательными миниатюрными старушками. Они сразу же захлопотали около стола, поскольку по просьбе хозяйки принесли из дома тарелочки и рюмочки.

       Наконец, стали появляться и мужчины: весьма представительный высокого роста декан факультета вместе с круглолицым, но безликим секретарем парткома факультета, не изменившим своему порядку быть всегда одетым в маоцзедуновский мундир, который в Китае почему-то называют «суньятсеновским». Этот человек русского языка не знал, но его присутствие было обязательным, потому что он служил своеобразным «громоотводом» при контакте работников факультета с иностранцами.

Почти сразу за ними появился и завкафедрой литературы профессор Жэнь Гуаньсюань, который сразу же после знакомства завладел мной и после небольшого разговора пригласил к себе на кафедру побеседовать. За это время как-то вскользь незамеченным проскочил бывший декан этого факультета Ли Миньбин, наверно потому что был уже со мной знаком и его не пришлось знакомить вновь. Но зато, наконец-то, я имел возможность познакомиться с профессором Ли Цзышенем, о котором был много наслышан уже давно. Им оказался человек небольшого роста, довольно подвижный и активно говорящий на русском языке. Надо признать, говорящий лучше всех остальных, поэтому, видимо, и не занимающий никаких высоких должностей.

       Были и другие женщины, с которыми мне уже не удалось поговорить, поскольку хозяйка стала приглашать к столу, пытаясь усадить декана на председательское место, но тот стал отказываться, и после короткого препирательства во главе стола вполне резонно усадили саму Нелли Абдулаевну, разместив по сторонам обоих деканов, прошлого и нынешнего. Жэнь Гуаньсюань пытался забрать меня с собой, но хозяйка распорядилась оставить меня на другом конце стола вместе с женской половиной, поскольку стол явно разделился по половому признаку, что по нашим понятиям считается неприличным, а в Китае бывает именно так, кое-где еще по старинке женщин вообще не сажают за стол вместе с мужчинами.

       Открывая вечер, хозяйка представила единственного гостя, который ранее не бывал в их компании, то есть меня, объяснив, что я тоже преподаватель вуза, тем более китаист. Все были настроены благодушно и меня не отвергли. Сами же они, по выражению одного из них, встречают уже едва ли не 45-й Новый год в этом составе, коллектив еще тех лет, времен китайско-советской дружбы, прошедший уже и «культурную» революцию, правда, в разном качестве, то есть по разные стороны баррикад, и вот опять дружно и активно общающийся с русскими специалистами. Смотрелись они, за исключением человека во френче, довольно неплохо и даже интересно, разговаривая на довольно приличном русском языке, лишь иногда в сложных ситуациях переходя на родной язык в разговорах между собой или подкалывая меня. Я в долгу старался не оставаться. Несмотря на то, что на всю эту компанию была только одна бутылка вина да две бутылки пива, было шумно, весело, звучали тосты на русском языке и... никто не пил. Над каждым высказыванием все дружно смеялись, одни, наверно, от радости, что фраза на русском языке получилась, а другие от таковой же, что эту фразу поняли. Праздничное застолье почему-то начали с торта, потом дружно уговорили бутерброды и принялись за фрукты.

       Но знания языка, которые они демонстрировали, выглядели все же несколько примитивно, потому что, говоря по-русски, они вдруг стали пренебрегать нормами приличия. Одна дама заявила, что надеялась на девишник, а тут сплошное начальство, высказав тем самым свое «Фэ». Бывшая «хунвэйбинка» Чэнь Мэй зачем-то объявила, что Жэнь Гуаньсюань боится своей жены, что жена дает ему деньги на обеды, и что у Ли Миньбина длинный язык. Все такие высказывания по нашим нормам в официальной компании считались бы верхом неприличия, а они, довольные, смеялись и наслаждались умением говорить и понимать фразы на русском языке.

       Постепенно дело дошло до того, что стали вспоминать русские песни военных и послевоенных лет и продемонстрировали скрытые таланты. У Жэнь Гуаньсюаня оказался неплохой баритон, тенором пел разошедшийся прямо по-русски Ли Цзышэн, который дошел даже до исполнения сложной песни на стихи Н.Рубцова «В горнице моей светло…», почему-то решив, что это песня народная. Разубеждать его в этом было бесполезно. Чэнь Мэй, трещавшая не умолкая, пела «Синенький платочек» и «Уральскую фабричную». Вспомнили вдруг, что когда-то их факультет занял 2 место на каком-то большом музыкальном конкурсе. Огромными глазами смотрела на своих профессоров магистрантка Ксения, специально приставленная к русскому профессору для помощи и сегодня сидевшая рядом со мной. Она, конечно же, никогда не видела их в таком настроении и такими раскованными, но сама иногда тоже старалась подпевать им. Спросили и меня, знаю ли я какие-то китайские песни. К моему стыду, во время моей учебы нам было не до песен, тем более, не до китайских песен, но объяснять им это я не стал.

       Но вот декан встал, и все дисциплинированно засобирались на выход. Вся встреча продолжалась чуть более двух часов. Как я потом узнал, это норма времени китайских празднеств вплоть до свадеб.

       А на следующий день 31 декабря с самого утра я поехал к российскому посольству за джином, почти как в кинофильме «За спичками» на другой конец города: не пить же вонючую китайскую водку в такой красивый русский праздник. К тому же, мне понравился этот продукт явно скандинавского происхождения с привкусом хвои, что вполне подходило к данному празднику.

И вот тут произошло одно событие, освятившее мне весь этот праздник. Когда я шел в сторону российского посольства, навстречу мне на небольшом велосипеде ехал русский мальчонка, который, поравнявшись со мной, вдруг на чистом русском языке сказал: «Здравствуйте!…» И среди всего этого китайского гомона его голос прозвучал, ей Богу, как ангельский глас с небес, как вознаграждение за все мои былые дед-морозовские старания, когда я в новогодние праздники бывал дедом Морозом в детском саду, когда в наряде деда Мороза ходил по улицам Москвы, поздравляя людей, когда люди, встречая меня на улице, радостно шептали у меня за спиной: «Это счастливый знак!» Вот и сейчас это стало для меня «счастливым знаком». После этого на душе стало как-то особенно тепло и по-новогоднему празднично.

На льду озера Куньминьху в парке Ихэюань в Новый год

Оставалось решить лишь одну проблему – проблему елки. Не было у меня еще ни одного Нового года без елки. Не хотелось нарушать эту традицию и теперь. Я давно уже приглядел елочку, которая росла в кадке у магазина цветов, поэтому и отправился туда. Конечно, вырубать ее в духе дурных русских традиций я не собирался, но предстояло уговорить хозяина лавки презентовать мне хотя бы веточку. Трудно было объяснить китайцам, а там оказался не только хозяин, ситуацию, почему мне так нужна веточка от этой елки, но за пятерку он все же разрешил мне отрезать нижнюю ветку.

Дома я отмыл ее от городской пыли и грязи, так что и у меня «елка плакала сначала…», нарядил ее конфетами и даже нашел маленького Деда Мороза. Вместе с гирляндой, закупленной для дочки, из еловой ветки получилась замечательная «елка Степаныча», по аналогии с «Елкой Митрича» Н.Д.Телешова, при чтении которой я когда-то в детстве даже плакал.