Дневники
Текст не мой. Но интересно. Ссылка на источник:
https://vz.ru/society/2020/10/1/1061759.html
Спецназ бросили на борьбу с кризисом переводчиков в Сирии
1 октября 2020
Текст: Сергей Козлов
Сирия оказалась важнейшим полигоном для испытаний российских Вооруженных сил. Боевые действия позволили проверить эффективность и техники, и военных структур. Некоторые обнаруженные проблемы оказались весьма неожиданными. Каким образом операция в Сирии обнажила кризис в подготовке военных переводчиков – и при чем здесь знаменитый спецназ ГРУ?
18 августа текущего года при возвращении российской военной автоколонны после проведения гуманитарной акции вблизи Дейр эз-Зора (Сирия) произошел подрыв самодельного взрывного устройства, заложенного на обочине дороги. От полученных ранений погиб российский старший военный советник, генерал-майор Вячеслав Гладких.
За кадром официальных сводок и внимания к судьбе высшего офицера осталась и еще одна трагическая подробность. Вместе с генералом тяжелейшие ранения получил его переводчик с арабского, курсант Рязанского гвардейского высшего воздушно-десантного училища (РВВДКУ) по профилю спецназ, кавалер медали «За отвагу», 25-летний гвардии сержант Михаил Мильшин. Три недели военные медики делали все возможное, чтобы спасти его жизнь. Мильшин перенес две сложнейших операции. Однако, несмотря на все усилия врачей, 6 сентября он скончался в реанимации госпиталя имени Н. Н. Бурденко.
Это трагическое событие стало поводом задать вопросы, касающиеся не только судьбы погибшего курсанта, но и всей системы подготовки военных переводчиков в интересах Минобороны России.
Сирийская командировка
Прежде всего, стоит разобраться, почему в Сирийской Арабской Республике (САР) в зоне боевых действий оказался не кадровый офицер, специалист с оконченным образованием, а всего лишь курсант – по сути, студент, если перейти с военного языка на сугубо гражданский. Может быть, это была войсковая стажировка в рамках учебного курса? Нет, на войсковую стажировку курсанты отправляются в составе подразделения, и сама стажировка входит в учебный план. В данном же случае речь шла об отправке небольшой группы курсантов без привязки к учебному плану на несколько месяцев (почему это важно, мы расскажем ниже). Так, погибший Мильшин входил в группу курсантов, которые находились в Сирии с марта текущего года.
С 2016 года курсанты РВВДКУ, обучающиеся по профилю спецназ и изучающие арабский язык, направляются в САР в качестве военных переводчиков. Курсант, изучающий арабский, в период обучения может быть направлен в Сирию до трех раз. Данные командировки регламентируются телеграммой Главного управления кадров Минобороны, где указывается разнарядка выделения специалистов арабского языка от тех или иных воинских формирований и учебных заведений.
Сама эта разнарядка основывается на данных, предоставленных учебными заведениями, в том числе РВВДКУ. То есть училище рапортует о готовности предоставить в распоряжение Войсковой группировки российских войск в Сирии таких-то специалистов и получает для них соответствующий вызов. Тем самым РВВДКУ по умолчанию гарантирует заказчику в лице Минобороны РФ качество подготовки соответствующих кадров, в данном случае переводчиков. Даже если они просто курсанты, а не закончившие свое обучение дипломированные военные.
Качество подготовки
Но каково на самом деле качество их подготовки? В прошлом году из примерно 200 выпускников РВВДКУ по профилю спецназ углубленно изучали иностранные языки чуть больше 60. По оценкам источников газеты ВЗГЛЯД в РВВДКУ, из них свободно владели языком лишь девять человек. Например, в группе из семи человек, в которую входил Михаил Мильшин, языком владели только трое, включая самого Михаила. И тем не менее таких «специалистов» направляют в Сирию.
Обычно курсантов командируют в Сирию на срок три–шесть месяцев, и они, к счастью, возвращаются в РВВДКУ живыми и здоровыми. Но здесь у них, как ни парадоксально, начинаются проблемы с учебой. Ведь все другие курсанты эти полгода обучались по программе курса, сдавали зачеты и экзамены. Все – кроме тех, кто рисковал жизнью в Сирии. Им при возвращении на родину преподаватели предъявляют претензии за не сданные сессии и грозят отчислением из училища.
Правда, из-за неуспеваемости из десантного училища уже давно никого не отчисляют. И это одна из причин низкого уровня знаний современных курсантов спецназа. Другая – это качество отбора. В частности, в училище принимают выпускника школы с 24 баллами ЕГЭ по иностранному языку (это прямо прописано в условиях поступления). Главные критерии отбора другие – годность по состоянию здоровья и хорошая физическая подготовка.Руководство сирийской группировкой неоднократно выражало недовольство качеством языковой подготовки присылаемых из России арабистов-курсантов РВВДКУ. По крайней мере, об этом упоминали некоторые участники сирийской операции, с которыми удалось побеседовать газете ВЗГЛЯД.
Как это было раньше
Может быть, не стоит возлагать большие надежды на хорошую языковую подготовку курсантов-спецназовцев, чья основная специальность состоит в диверсионной работе и специальной разведке? Однако эффективная специальная разведка без хорошего знания языка противника невозможна. Разведчики спецназа предназначены для действий в глубоком тылу противника, где некого попросить помочь ни с допросом пленного, ни с переводом важного документа. Отцы-основатели подготовки офицеров спецназ в Рязанском воздушно-десантном училище, прошедшие войну и годы нелегальной работы за рубежом, это прекрасно понимали. Поэтому и делали на языковой подготовке серьезный упор.
В советское время курсантов, не способных в должной степени освоить иностранный язык, безжалостно отчисляли из училища. Например, в 1977 году в 1 взвод (в то время – курс) 9-й роты РВВДКУ набрали 41 курсанта, а выпустили только 28, остальные были отчислены (не все из-за неуспеваемости, но очень многие). Программа обучения в то время была несравнимо сложнее, а обучение – интенсивнее. Учились и за страх, и за совесть.
Характерная деталь: в те годы стоящий в наряде по роте нередко слышал, как из помещения, где спали курсанты первого курса, доносились фразы на китайском, французском, английском или немецком. Это курсанты говорили во сне на тех языках, которые они изучали. Ведь в отдельные дни язык занимал шесть академических часов в день (!) и плюс самоподготовка. И если курсант чего-то недоучил, то учил и в личное время, иногда и ночью.
Разумеется, нельзя сказать, что в 70–80-х все курсанты владели языком в совершенстве. В освоении языка играет роль не только мотивация, но и способности к изучению. Но отстающих успешно натаскивали преподаватели. Кафедра иностранных языков славилась своими специалистами. Некоторые из них до преподавания работали нелегально за границей.
Что же сегодня?
Сегодня в РВВДКУ всего четыре преподавателя, знающих арабский язык. Это отличные специалисты, но с учетом большого количества языковых групп арабского языка их недостаточно. И потому на них ложится дополнительная нагрузка, притом что зарплата преподавателя составляет всего 20–22 тыс. рублей. А учитывая то, что действующая для спецназа в десантном училище программа изучения иностранных языков предполагает всего 10 академических часов в месяц, сложно надеяться на хорошее качество языковой подготовки.
По мнению источников газеты ВЗГЛЯД как в Генштабе, так и в самом РВВДКУ, стоило бы вернуть подготовку офицеров спецназа под патронаж ГУ ГШ ВС РФ, чтобы подготовку специалистов курировала структура, в интересах которой эти специалисты готовятся.
А чтобы будущие офицеры спецназа овладевали языком как следует – увеличить количество как академических часов для изучения иностранного языка, так и преподавателей (и их зарплаты, конечно же). Те же источники полагают, что для обеспечения группировки войск в САР нужно направлять не курсантов, а выпускников, молодых офицеров, отобранных по результатам госэкзаменов. Эта командировка должна длиться один год. После чего офицеров следует направлять в соединения спецназ для дальнейшего прохождения службы. Эта мера повысила бы качество военных переводчиков сирийской группировки и избавила бы курсантов от неоправданного риска.
О социальных гарантиях
Деньги имеют значение не только для преподавателей. Не менее важны они для курсантов и их семей. Тем более если курсанта отправляют в район боевых действий, откуда он может вернуться калекой или же не вернуться вовсе. Конечно, курсант уже является военнослужащим, принявшим присягу и заключившим контракт с Министерством обороны. А значит – обязан выполнять приказ. В том числе и в Сирии. Рисковать здоровьем и даже жизнью, как велит его воинский долг.
Риск ранения или гибели на войне для курсанта и офицера отличается мало. Однако социальная защищенность офицера – то есть гарантии, которые дает государство на этот случай – различаются существенно. Даже получив ранения и травмы, офицер может продолжить службу в армии, на должностях, которые способен исполнять по состоянию здоровья. Например, такие факты имели место во время войны в Афганистане. Курсант же в лучшем случае комиссуется из Вооруженных сил по состоянию здоровья. Вся его военная карьера оказывается разрушенной.
Сержанта Мильшина почти три недели пытались спасти врачи. Ранения оказались крайне тяжелыми – пришлось удалить хрусталик глаза, ампутировать ногу. Было понятно, что парень в лучшем случае остается инвалидом. После выписки из госпиталя ему бы бесплатно сделали протез и выплатили страховку (около 2 млн рублей).
Далее ему полагалась бы пенсия по инвалидности в пределах 7–8 тыс. рублей в месяц. Но парня спасти не удалось...
Теперь его семья – вдова, годовалая дочь и мать – получит около 3 млн рублей в качестве страховки (эта сумма положена родственникам погибшего военнослужащего вне зависимости от его звания и должности). Далее в течение пяти лет семья может рассчитывать на окончательную выплату страховки в сумме еще около 1,5 млн рублей дополнительно, которая начисляется в размере 25 окладов военнослужащего. Но дело в том, что оклад даже лейтенанта (офицера, выпускника военного вуза) уже практически в полтора раза выше оклада курсанта в звании сержанта. Соответственно, настолько же выше и страховые выплаты офицера.
Кроме того, члены семьи получат пенсию в связи с потерей кормильца – около 12 тыс. рублей в месяц на всех. Эта сумма тоже рассчитывается от оклада погибшего военнослужащего, и для семьи погибшего офицера она была бы существенно выше. Это поистине трагическая арифметика, но каждый военнослужащий имеет ее в виду, как и члены его семьи.
Все это означает, что в зону боевых действий в Сирии могут отправить, во-первых, недостаточно подготовленных курсантов, а во-вторых, не имеющих полноценных (как у офицеров) социальных гарантий переводчиков-арабистов. А причина этого – острая нехватка соответствующих дипломированных специалистов.
Наследие Сердюкова
Главный ввуз, готовящий сегодня переводчиков в интересах Минобороны, отнюдь не РВВДКУ. В советское время эту роль выполнял Военный институт иностранных языков (ВИИЯ), позже переименованный в Военный институт Министерства обороны СССР. Его правопреемником является Военный университет (ВУ) Министерства обороны и его соответствующие лингвистические подразделения.
В советское время это учебное заведение готовило переводчиков по 72 языкам, теперь этот перечень сократился до 44. Реформа как военного образования в целом, так и ее гуманитарной и лингвистической части была проведена в свое время бывшим министром обороны Анатолием Сердюковым. Тогда же и был заложен сегодняшний кризис и дефицит военных переводчиков-арабистов – были сокращены военные учебные заведения, преподаватели и сам набор соответствующих специалистов.
До реформирования ВИМО находился под патронажем ГРУ ГШ. Его преемник, Военный университет, не имеет сегодня к данному управлению никакого отношения. Изменилось не только название учебного заведения – изменился его профиль. Теперь там сохранился лишь факультет, занимающийся подготовкой военных переводчиков, число которых сильно сократилось.
При этом в структуре университета создан Лингвистический центр Министерства обороны РФ. В его задачи «в сфере организации и реализации лингвистического обеспечения международной деятельности Министерства обороны Российской Федерации входит организация лингвистического обеспечения международной деятельности МО». А факультет иностранных языков готовит военных переводчиков в интересах не только Минобороны, но и МВД, ФСБ и МЧС по заявкам от указанных министерств и ведомств. При этом на факультете готовят на коммерческой основе и гражданских специалистов. Кроме того, для подготовки военных переводчиков с арабского не так давно стали набирать девушек. Это более чем странно, поскольку восточная традиция исключает участие женщин в деловых переговорах.
Вновь обратимся к советскому опыту.
Когда началась война в Афганистане, Военный институт МО СССР с 1981 года стал готовить военных переводчиков с языка дари по ускоренной годичной программе. Прошедшим обучение присваивали звание «младший лейтенант» и направляли в Афганистан. Количество подготовленных специалистов покрывало потребность настолько, что даже в ротах специального назначения переводчиками служили выпускники «Ускора» ВИМО. Работы там для них было предостаточно, поскольку приходилось допрашивать пленных моджахедов и опрашивать местных жителей. Надо отдать должное, молодые офицеры выходили на боевые задания вместе с группами спецназ, смело воевали и заслуженно награждались боевыми орденами и медалями.
В Афганистане военные переводчики были во всех структурах советнического аппарата и даже в каждой роте каждого отдельного отряда спецназа. Сегодня же Военному университету едва удается набрать группу из десяти человек для обеспечения переводчиками командующих крупными группировками ВС РФ в Сирии.
По оценкам одного из преподавателей факультета, сегодня факультет удовлетворяет не более чем 60% потребности Минобороны в военных переводчиках.
Проблема, по его словам, в том, что востребованность переводчиков с тех или иных языков постоянно меняется, подготовка подобных специалистов занимает долгие годы, и невозможно заранее предвидеть потребность в них к определенному времени. Условно говоря, если российская операция в Сирии закончится в ближайшее время, даже нынешнее, недостаточное количество военных переводчиков-арабистов может оказаться избыточным. Кроме того, военных переводчиков готовят и некоторые гражданские вузы. Можно предположить, что из этой логики и исходит Главное управление кадров Минобороны, выдавая государственный заказ на подготовку данных специалистов.
В то же время дипломированные переводчики изучают как минимум два языка – если потребность в одном снижается, можно работать с другим. Что же касается выпускников гражданских вузов, то их можно назвать военными переводчиками с большой натяжкой – реальная квалификация военного переводчика, помимо собственно знания языка, подразумевает обладание массой других, чисто военных знаний, которые нельзя получить в гражданском университете в полном объеме.
Высокопоставленный источник газеты ВЗГЛЯД в Генштабе ВС РФ полагает, что подготовку военных переводчиков необходимо производить в отдельном военном вузе. А сам этот вуз, как это было в советское время, должен находиться под патронажем Главного [разведывательного] управления Генштаба. По словам источника, дефицит квалифицированных военных переводчиков сегодня исчисляется сотнями человек, и все эти люди были нужны российским Вооруженным силам еще вчера.
При наличии всех этих специалистов, возможно, не было бы необходимости лишний раз рисковать жизнью не закончивших обучение курсантов спецназа. А эффективность действий российской группировки в Сирии повысилась бы, как и Вооруженных сил в целом.
Победа!... Голгофа... И еще одна Победа!!!
Бандура улетел, корабли ушли, Галя еще сидела в
Одессе… А я остался один на весь штаб округа, с двум «Лендроверами», одной
Тойотой «Лендкрузер», пятью виллами и 22 кошками, которые по мере отъезда наших
специалистов собирались у оставшихся и, наконец, собрались все у меня… Еще в
моем хозяйстве были 3 черепахи и неизвестное мне количество хамелеонов на
деревьях в саду. Маленьких черепашат и хамелеонов всегда заказывали нам наши
моряки. Черепашата размером в пятачок украшали каюты и салоны кораблей, а
хамелеончики охраняли своих хозяев от комаров, мух и тараканов.
Оставшись в одиночестве, дефицита в общении я не
испытывал. Рядом жил наш хороший друг Абдо Раззак, начальник техпозиции базы
флота, который ежедневно заглядывал ко мне вечером. Про командующего, генерала
Салеха, я уже не говорю, встречались мы с ним в это время практически
ежедневно. На «Шарике» жили мои друзья – Саша из Риги, начальник цеха
судоремонтного завода, и одессит мичман Серега, инструктор-аквалангист из
военно-морского центра. Его жена, красавица казачка Екатерина, долгое время
была одной из близких Галиных подруг в Одессе. Были у меня друзья среди
греков-киприотов, сирийцев, но больше всего их было среди поляков.
С поляками мы познакомились благодаря Гале,
точнее, благодаря ее неприятным приступам дистонии. Что это такое – не знаю по
сей день, на пальцах мне объясняли, что есть гипертония, есть гипотония, и есть
дистония, т.е. когда все проявляется одновременно. Начинается учащенное дыхание,
сильное сердцебиение, одним словом, пренеприятнейшая штука. В Союзе мы сразу
вызывали скорую помощь. Помню, как моя мать, Елена Павловна, впервые увидев
этот приступ, очень перепугалась и, отвечая на вопрос скорой, закричала в
трубку: «Ой! У нее сердце бьется!!! И она… дышит!!!» Оператор скорой посмеялась, говорит, что это
очень хорошо, но приехали быстро, минут через 15-20. Да-с… А в Тобруке скорой нет и нам приходилось самим
загружаться в машину и ехать в польский госпиталь, который стоял почти рядом с
нами, в 2-3 км.
В один из первых визитов в Тобрукский госпиталь с
нами приключился небольшой анекдот. Мы попали к бригаде румынских врачей.
Молодые, спортивного покроя красивые парни слегка обалдели, когда к ним в
кабинет вошла красавица Галя. Они сразу закрутились вокруг нее, усадили, подали
стакан воды, начали быстро замерять давление, одним словом, суетились они
красиво. И все время оживленно и весело переговаривались между собой. Наконец, после пары уколов, старший врач
начал заполнять журнал – фамилия, имя, возраст… Вот здесь-то он и запнулся,
написал цифру «3» и вопросительно смотрит на Галю. Галя замотала головой, взяла
ручку и переправила на «4». Теперь врач, подняв брови, отрицательно замотал
головой, зачеркнул четверку и вновь вписал «3». Галя засмеялась, взяла ручку и
четко вписала «46», сказав при этом на чистом румынском языке: «Гаина патрина –
паче чёрба буне». Её мать, а моя любимая теща, Раиса Максимовна родилась и
выросла в Тирасполе среди молдаван и великолепно владела молдавским и румынским
(хотя это, кажется, одно и тоже) языками, а также языком местных евреев - идиш.
Имея нрав веселый, Раиса Филипповна постоянно вставляла в свою речь
молдавско-румынские и еврейские пословицы и поговорки, которые накрепко
застряли у нас в голове. Вот одну из таких пословиц Галя и выдала румынам.
Переводится она примерно так: «Чем старше курица, тем вкуснее бульон». Эффект
разорвавшейся гранаты! Сказано так к месту и в надлежащее время, что у румын
возникла уверенность, что эта странная дама говорит на их языке, а значит,
поняла все их реплики, которыми они между собой обменивались. Все замерли в
ступоре, а лица начали наливаться красной краской, особенно у самого молодого
из них. Очевидно, что именно он отпускал самые острые шутки… Потом они
засуетились, что-то залопотали на своем языке, обращаясь к Гале и, на всякий
случай, ко мне… С трудом мы их успокоили. Да-с, картина маслом…
Но основная масса медперсонала в госпитале была из
Польши, почему он и назывался так – польский госпиталь. Правительство Ливии
подписало соответствующий контракт с Польшей,
с аналогом нашего «Здравэкспорта», и в Тобрук приехало около трех сотен
польских врачей, медтехников и медсестер. Представитель компании, Тадеуш
Лукасик, являлся польским директором госпиталя. Главврач, пан Ромуальд, финн
польского происхождения и дуайен европейского корпуса хирургов, возглавил
медицинскую часть всего госпиталя. Вот с ними-то мы и познакомились в первую
очередь. Потом в число наших друзей попал главный инженер госпиталя, пан
Станислав, который быстро стал просто Стасом, директриса польской школы,
потрясающая статная красавица пани Моника, которая, узнав, что Галя работала в
Одессе в училище для иностранцев на кафедре военного перевода, сразу же
предложила ей работу преподавателя русского языка в школе, с чем мы, подумав и
посовещавшись, согласились. (Думать надо было, так как по действовавшим в то
время нормам я должен был рапортом доложить об этом в Аппарат и ждать его
решения, как правило, отрицательного. Поэтому для всех Галя ездила в госпиталь,
на процедуры, а пани Моника спланировала ее работу так, чтобы частые визиты в
госпиталь не бросались никому в глаза. Так до самого конца командировки никто
из наших специалистов и не подозревал, что Галя работает…)
Мы помогали полякам всем, чем можно… А можно нам оказалось многое. Например, когда
вышел из строя единственный автобус поляков, «Сан», у которого полетел задний
мост, я сразу же договорился с начальником авторемонтных мастерских округа и
уже на следующий день группа польских механиков сняла со старого «Сана», а их в
мастерских стояло несколько штук, и задний мост, и массу полезных запчастей.
Батальон жандармерии разрешил нам забрать со старого склада мотки колючей
проволоки, которая пошла на усиление стены вокруг городка польских врачей, а также
несколько комплектов маскировочных сетей, из которых польские умельцы соорудили
уютные беседки в садиках, ну, и многое другое. Мы часто ездили к ним в гости,
честно говоря, больше и некуда было поехать, и каждый раз нас встречали с
искренним дружелюбием. А какое пиво они варили! И это ведь в стране с самым
сухим законом! А какая самогонка у них была!!! Я такой больше не встречал
потом. Кстати, самогонные аппараты у них были тоже «медицинские», сделаны из
комплектов переливания крови, а пар пропускался дважды через воду, в результате чего продукт
на выходе уже был очищенным и не требовал дополнительной обработки. А какие
колбасы делала жена Стаса! Здорово было! Мы просто отдыхали у них, и душой, и
телом.
Одним словом, мне в моем одиночестве не было скучно,
да и обстановка не давала скучать. За период с марта по конец месяца май
мятежниками были предприняты 14 попыток прорыва на территорию Ливии. А были еще
и мелкие инциденты. В середине марта мощная банда упорно рвалась в Ливию на
помощь мятежникам, поднявшим восстание в районе Зеленой горы, где командование
Бенгазийского округа было вынуждено применить артиллерию и авиацию для
выкуривания небольшой, в общем-то, банды из горных пещер. Было совершенно
очевидно, что само восстание было согласовано по времени с полковником Халифой.
Но наша мобильная оборона оказалось устойчивой и эффективной, поэтому все без
исключения, попытки прорвать ее оказались безуспешными. Интересно, что наши
потери были минимальными. За весь период боев мы потеряли убитыми 12 человек,
ранеными около 50, мятежники же понесли тяжелые для них потери. Одних только
трупов в местах прорыва было подобрано около полутора тысяч, примерно столько
же сдались и были пленены. Потом Лидер особо останавливался на этих цифрах,
которые, по его словам, ярко иллюстрировали правильность принятых командованием
решений, четкость и грамотность их выполнения.
Я потом очень жалел, что сам ни разу не попал на
ликвидацию прорыва хоть самой маленькой банды. Просто не успевал, опаздывал… Но
это потом, потому что заняты мы были сверх головы, приходилось решать массу
проблем. Не забывай, что мне приходилось еще нашим летчикам помогать на
авиабазе. А сколько просто рутинных, но неизбежных ежедневных проблем… Жизнь
ведь продолжалась, причем для всех – в нормальном режиме, в условиях мирного
времени, ибо основная масса что-то где-то слышала, но не воспринимала, ибо все
эти события воспринимались ими как нечто где-то далеко в Африке или в Папуа
Новой Гвинее…
Острота обстановки исчезла, работа округа и
командующего вошла в нормальное русло – мы усиливали группировку,
совершенствовали организацию и, незаметно так, дожили мы до начала мая, а там
начались исторические события…
Во-первых, президент Египта Хосни Мубарак,
психанув, решил развернуть войну против собственных фундаменталистов,
египетских «Братьев мусульман», а заодно и против их ливийских братьев, т.е. против
группировки полковника Халифы. Начался
процесс разоружения мятежников. Процесс этот шел быстро, хотя местами были
проблемы вплоть до пары перестрелок. Поэтому следующим шагом Мубарака было
решение разогнать всю эту банду. В результате этого процесса часть мятежников
пошла на самоубийственные попытки прорыва в Ливию. Но времена изменились и
египетские пограничные патрули первыми начали еще на своей территории зачищать
мелкие банды, а ливийская группировка уже завершала разгром на своей
территории. Интересно, что основная масса потерь мятежников пришлась именно на
май месяц.
Во-вторых, Лидер Джамахирийи, полковник Муаммар
Каддафи, лично прибыл в Тобрук, потом в Бардию, потом собственной персоной на
границу, где он вновь, в который уже раз, уселся за рычаги бульдозера и начал
«сносить старую жизнь», то есть снес начисто здания таможни, здания паспортного
контроля и часть забора из колючной проволоки, протянувшегося вдоль всей
границы. Лидер в состоянии эйфории заявил, что мы в Ливии и в Египте – единый
народ и между ними границ не должно быть. Да-с, но египетская граница так и
осталась… Масса египтян рванулась в Ливию и за неделю из Тобрука была просто
выметены все товары, в том числе сахар, масло, сигареты… Да-с, все-таки таможня - это мощное средство
регулирования экономики. Все товары повседневного спроса в Ливии частично оплачивались правительством, поэтому
цены в Ливии были на порядок ниже, чем в Египте.
Интересная приключилась история со мной в этот знаменательный
день. Я узнал о визите Каддафи на границу в тот же день, от полковника Сагера.
Первая мысль моя была о фри-шопе, который находился как раз между границами, а
там был достаточно приличный выбор спиртного. Я сразу отпросился у Сагера
смотаться туда, в магазин. Сагер аж хлопнул себя по лбу - забыл про фри-шоп. Сагер начал названивать
начальнику безопасности округа, поставив ему задачу «немедленно отправиться на
границу и закрыть этот злополучный фри-шоп» (Сагер помимо командира авиабазы
был еще и Председателем губернского ревкома, своеобразной партии Каддафи,
которая контролировала все и вся, дабы не уклонялся народ от генеральной
линии). Однако мне он сказал, что я успею… И я успел. Деньги со мной были и я
без каких-либо проблем, благодаря своей «таарифе» -вездеходу пробился через
охрану и плотно отоварился, причем в магазине я был единственным покупателем.
Когда я уже садился в машину, подошел начальник безопасности округа с вопросом
«Отоварился?». «Все, деньги вышли, еду домой». Офицер безопасности кивнул
головой и раздраженно крикнул кому-то: «Все! Все! Закрывай эту лавочку!» Оказывается, Сагер успел передать начальнику
безопасности команду «закрыть только после того, как Владимир отоварится».
Все-таки, чудесный человек – полковник Сагер…
Потом были переговоры между Каддафи и Мубараком у
нас, в Тобруке, в гостинице «Масира», а уже в августе на нашей авиабазе был
организован великолепный авиапарад с участием самолетов ливийских ВВС,
египетских ВВС, суданских ВВС. Прилетели президенты Египта, Сирии, Судана,
представители Ирака, Йемена. Праздник получился на славу…
Но вернемся к нашей основной теме. Итак, мы
одержали ПОБЕДУ – мятежники разогнаны, частично уничтожены, частично
пленены, основная масса рассеялась по Ближнему Востоку, и, главное, мы не
допустили вторжения мятежников при участии и поддержке египетских Вооруженных
Сил. Предотвращена новая война. Оценивая итоги нашей деятельности потом уже,
позднее, когда мы суммировали все
факторы и нашу работу, мы с командующим имели полное основание гордиться
результатами. Но уже в июне встал перед нами вопрос – а что делать с этой грозной
частью, сформировавшейся в ходе событий, собранной по нитке, по капле, но уже
достаточно сплоченной и мощной силе? Неужели опять разогнать по домам, вернуть
подразделения в места их дислокации? Неужели действительно разогнать? А потом
строить на пустом месте… Да и в директиве Лидера командующему была поставлена
задача восстановить потенциала округа, превратив его в «особый пограничный»…
Командующему тоже жалко было разгонять это
непонятное формирование, и мы начали с создания оргштатной структуры новой
части бригадного объема. Работа закипела, так как на ближайшем совещании в
Триполи генерал Салех решил предложить на подпись Лидеру новую организацию,
основные задачи бригады и, главное, объемы финансирования.
В результате словесных баталий мы остановились на
следующей организации.
1. Мы отказались от традиционной организации,
положив в основу организацию «батальонных тактических групп», которая сама
собой сложилась в ходе событий и показала свою боевую эффективность. Это нечто
среднее между американской практикой формирования временных подразделений для
решения определенных задач. Кстати, и у нас в Советской Армии предусматривалось
для действия в городах формирование «штурмовых групп» из различных родов войск.
2. Состав новой бригады мы определили не в три, а
в пять «батальонных групп», способных решать самостоятельные задачи. Артиллерию
мы снова свели в два дивизиона. Вертолетную эскадрилью мы оставили в составе
бригады с местом базирования на нашей авиабазе. Разведрота бригады (старая,
покрывшая себя реальной боевой славой), должна действовать по своим планам, но
в тесном взаимодействии с вертолетной эскадрильей. Предлагалось даже включить
эскадрилью в состав разведроты, но потом отказались от этой идеи. Отдельными
подразделениями в бригадном подчинении остались инженерно-саперный батальон,
батальон связи, отдельный транспортный батальон, отдельный тяжелый транспортный
батальон (в основном, для перевозки танков на трейлерах) и другие подразделения
и управления старой бригадной структуры.
3. «Батальонные тактические группы» формировались
на базе трех мотопехотных батальонов и двух танковых батальонов. Еще два мотопехотных батальона включались
россыпью в составы тактических групп на базе танковых батальонов. Один танковый
батальон включался поротно в три пехотных батальонные тактические группы. Таким
образом фактически в состав бригады входило 5 мотопехотных батальона и три
танковых. В каждую группу также
включались противотанковых взвода из состава расформированной бригады
«Красной линии», зенитно-ракетные роты машин «Шилка» и «Стрела-1», а также
инженерно-саперные взвода из центральных округов.
3. По численности
личного состава, количеству боевой техники новая бригада превышала
размер старой бригады примерно в два раза, а по боевой мощи – примерно в 5 раз,
а, по правде, значительно выше…
4. И последняя особенность – бригада вся,
повторяю, абсолютно вся, бронированная, в основном на гусеничной техники.
Мотопехота почти вся была на БМП-1, только одна или две роты были на БТР.
Небронированная колесная техника была только в транспортных батальонах, у
медиков и частично у саперов.
5. Соответственно изменились и принципы боевого
применения бригады. Беда в том, что основу армии Ливии стали составлять
территориальные подразделения и части со сравнительно слабой боевой
готовностью, пригодные, в основном, для обороны объектов в районах дислокации. Переместить их
было в другой район, на другое направление, было практически трудно,
разбегались. Свой дом они еще готовы были защищать, но вот чужие дома их мало
интересовали. В принципе, территориальные войска, формировавшиеся на
милиционной основе, выполняли роль примерно такую же, как Национальная гвардия
в США. Наша же бронированная бригада могла в любое время быть переброшена в
район округа и даже всей страны. Поэтому мы решили разместить основные
подразделения децентрализовано, разбросав их по всему округу, но способные за
несколько часов сосредоточиться полностью или частично в любом уголке округа.
У генерала Салеха появилось новое развлечение.
Сидя за вечерним чаем в его библиотеке, он, как правило, брал кодовую таблицу,
снимал трубку телефона, вызывал оперативного дежурного и приказывал передать
«объекту Асад 12» сигнал, например, «Асифа Хамра-15» и бросал трубку. Потом
спрашивал меня: «Ну как, поедешь, посмотрим?» Ну как я могу отказаться и
бросить его одного… Хотя это означает,
что танковая батальонная тактическая группа (батальон 602, расквартированный в
районе Бомбы), должен быть поднят в полном составе по тревоге и по заранее
намеченному маршруту не позднее, чем через 6 часов выйти в заранее намеченный
район Аль-Анад, т.е. к военно-воздушной базе Тобрук, где и получить уточнение
задачи. И если мы сидим вечером у командующего часов в 8 вечера, то и ехать нам
в этот район надо примерно часа в 2 ночи, где и встретить подразделения,
проверить их состав и либо отправить назад, либо дав сутки, а то и двое для
отдыха, устранения недостатков, обслуживания техники и получения следующей
задачи. Тяжело, конечно, ночью мчаться по пустыни, но интересно же!
Таким образом генерал почти каждую неделю дергал
то одну, то другую батальонную группу, иногда дробив ее на ротные группы, но, в
конце концов он добился, что все подразделения бригады стали работать как часы
– звонок, сигнал, выход на определенный рубеж. И таких рубежей было намечено на
все случаи жизни на всех направлениях и участках – на побережье, в пограничных
районах, в пустыне… Дорогое, конечно, удовольствие, но все эти труды
оправдывались…
В конце октября были проведены бригадные учения с
боевой стрельбой. Были приглашены также советские специалисты, а потом и
военные атташе. Так вот, присутствовавший на учениях генерал Платов обозвал нашу
бригаду «бронированным чудовищем» и был удивлен согласованностью действий подразделений. При этом надо
учесть, что батальонные группы выдвигались из трех районов – Шахаты, Дерна и
Тобрук, с марша, с ходу разворачивались в боевые порядки и переходили в атаку. Генерал Платов был просто не в курсе, что эти
подразделения были буквально вымуштрованы, выдрессированы генералом Салехом,
впрочем, откуда нашему Главному было знать об этом, как и о многом другом, что
делалось в округе.
Но по порядку. Вопрос с прибытием группы
специалистов округа не решался никак, я сидел на округе один. Генерал улетел в
отпуск, потом вернулся в Ливию, но ответа по моему вопросу все не было.
Единственное, что мне сказали после возвращения генерала из отпуска, так это
то, что он сам приедет в Тобрук и сообщить «все, что надо».
Наконец, Аппарат сообщил нам дату прибытия
генеральской инспекции во главе с Главным специалистом генералом Платовым. Это
была его первая инспекция Тобрука в этом году, поэтому все бросились готовиться
к «радостной» встрече… Я тож не исключение, мое положение вообще странное по
вине Аппарата и того же генерала. Группа при штабе округа есть, она считается
ведущей, главной, командной, но в составе ее только один я, не являясь даже
офицером-специалистом, а всего лишь переводчиком, хоть и старшим. И никто из
старших групп специалистов не сможет доложить за округ, никто, ибо каждый будет
докладывать, как говорят моряки, «по своим заведованиям». Я решил, что
подготовлю подробную справку-доклад по состоянию округа, а мне было что сказать, приложив к справке карту с
новой дислокацией частей, новой нумерацией, маршрутами выдвижений, составом
группировок и много другого. Я увлекся этой работой, подводя итоги нашей
деятельности за год. О своем участии я не упоминал и вообще ни слова не говорил
о войне, только о состоянии округа на день нынешний. Знал бы я, что фактически
начался обратный отсчет до моего взлета… на Голгофу.
По обычаю, первый доклад делает старший группы
штаба округа, которого нет уже год, есть только я. Значит, думаю, представлю
справку-доклад и попрошу разрешения удалиться, потому как у старших групп много
специфических вопросов, связанных с дисциплиной… Но получилось все по-иному.
Генерал Платов зашел в комнату, мы все стали по
стойке смирно, полковник Жданов доложил, как положено… Во время доклада Платов обежал взглядом всех присутствующих, слегка задержавшись на
мне… Такой ледяной, тяжелый взгляд у
него был, что у меня внутри что-то ёкнуло, настроение вдруг упало, стало
неуютно и тревожно, мелькнула мысль – «Быть беде!» Жаль, что у меня нет
фотографии Платова, его надо видеть – волевое жесткое лицо настоящего генерала,
на него, кстати, похож нынешний министр иностранных дел России Лавров.
Генерал начал с меня: «Так, вы кто?»
«Старший переводчик, группа специалистов штаба
округа. В настоящее время в группе один человек – я сам, остальные еще не
прибыли» - достаточно бодро отрапортовал я, предварительно представившись.
«Так» - протянул генерал, глядя мне в глаза в упор
таким тяжелым, свинцовым взглядом, что сердце мое в прямом смысле рухнуло в
пятки, я уже знал, что скажет генерал. «Так. Тунеядец значит… Почти год без работы…
Пристроился тут на курорте и в ус не
дует…» И дальше все в таком же стиле и чем больше распалялся генерал, тем
грубее и тяжелее были обвинения и оскорбления. Все офицеры
уставились в стол, никто не поднимал глаза, не смотрел на меня, только слушали,
как генерал смешивал меня с грязью. На волне обиды мелькнуло в голове:
«Начальник политотдела постарался…»
Генерал уже кричал: «Вон отсюда! Я найду тебе
место работы! В пустыню, в самый дальний гарнизон! Вон!» А у меня опять искрой
проскочила мысль: «Ха, не отсылает в Союз, только в другой гарнизон… Проживем».
Я попытался вставить слово, сказать, что подготовил справку-доклад, но генерал
прервал мою попытку новым ревом: «Я сказал, ВОН отсюда!!»
Я не остался на все эти мероприятия типа общего
совещания, партсобрания. Я поехал домой, ну, в каком я состоянии ехал можно
представить… Дома меня встретила Галя, которая сразу поняла все… Я ей рассказал о «встрече», распаляясь от
обиды, от оскорблений, от такой жуткой несправедливости… Но Галя сумела быстро успокоить меня,
погасить начинавшуюся истерику, панику. «Тебе что важнее? То, что подумают о
тебе или то, что ты думаешь о себе сам? В первом случае это репутация, но во
втором – это твоя честь. Тебе нечего стыдиться. Репутация твоя понесла
некоторый урон, хотя я не уверена, что все разделяют мнение генерала. Сейчас
для тебя главное не обижаться, а все-таки вручить ему справку-доклад, причем
публично, при всех. Именно ему». Слава Господу и Гале – мысли мои пошли другим
путем.
На следующий день (а это была пятница, день не
рабочий) я был на Шарике уже часов в 8 утра. Генерал позавтракал в столовой,
затем в окружении своей свиты и нашего местного начальства начал обход жилых
домиков, территории. Ходил он часов до 11, я ходил вслед за ним и никак не мог
найти момент, чтобы вручить ему эту злосчастную справку, которая фактически
была апофеозом моей «бездеятельности». Генерал изредка бросал на меня косые
взгляды, но молчал. Наконец, закончив обход и беседы со специалистами, он
остановился у своего домика, взялся за ручку двери и вдруг, внезапно
обернувшись ко мне, сказал: «Ну что ты за мной все ходишь? Найду я тебе место,
бездельник» и, зайдя в дом, он хлопнул дверью.
Вот тут-то меня и взорвало. Слишком многое
накопилось за последние часы и последние слова генерала сыграли роль запала.
Меня взорвало в прямом смысле. Я начал орать (орать!), понося и ругая генерала,
его свиту, которые «ни хрена ничего не знают, разъезжают тут только чтобы
отработать командировочные, не желая ничего знать»… Переключился на политотдел, потом снова на
генерала: «Сами бездельники! Арабов боятся, только на рынке их видят, а главное
– ничего не хотят знать ни о стране, ни об армии». Меня пытались остановить,
оттащить от двери подальше, но я заметил, как шевельнулись шторы на окне –
«Ага, слушает! Ну так слушай дальше!» И я завелся по новой. И тут я произнес
слова, которые произвели чудесное действие: «Округ переформирован, войска
передислоцированы, новая нумерация, войска двигаются, а вы и знать-то ничего не
хотите!!!» Отреагировал полковник из свиты генерала, потом я узнал, что он
возглавлял оперативный отдел нашего Аппарата. Он схватил меня за руку, повернул
к себе лицом и очень тихо, но очень убедительно скал: «Ну-ка повтори, что ты
сказал о войсках округа?» Я остановился, прекратил орать и также тихо ответил
ему: «Войска в движении, нумерация изменена, организация изменена…. Вы что,
ничего не знали? Реорганизация уже закончилась, и вы ничего не знали?!» - я
опять начал набирать обороты. Но он резко остановил меня вопросом: «Написать
сможешь?» «Так чего я за ним с утра шатаюсь? Справка-доклад с приложением карты
у меня, хотел отдать, так ведь он вообще ничего не знает и знать не хочет!». Я
достал бумаги, этот полковник сразу раскрыл их, затем развернул кальку со
схемой, сделанную мной с такой любовью и тщательностью, что расхотелось ему
отдавать… «Откуда у тебя все эти
данные?» - вопрос достаточно громко прозвучал в воздухе, свита сгрудилась
вокруг нас, некоторые пытались заглянуть в бумаги… «Я работаю в штабе округа. Я
РАБОТАЮ, а не на пляже прохлаждаюсь. Я с командующим встречаюсь почти
ежедневно, а не раз в месяц, как некоторые» с намеком на Главного и показывая
на домик генерала. Тут полковник вновь схватил меня за руку: «Всё, всё!
Успокойся! Езжай домой, отдыхай и ни о чем не думай. Я все доложу, все будет
нормально».
Генерал уехал, так и не сказав мне ни слова. Три
дня я сидел как на иголках, ожидая генеральского вердикта, анализируя всю свою
работу, свое поведение. Наверное, я был не прав, не докладывая наверх всю
информацию…. Но ведь дело в том, что я ее и не секретил, не делал из всего
какой-то тайны. Я говорил об обстановке и со специалистами, со старшим, с
приезжавшим к нам иногда «инспекторами» и никого эти данные не интересовали,
никто не задавал никаких вопросов, никому это было не нужно….
На четвертый день наступила развязка. Начальник
гарнизона полковник Жданов неожиданно пришел ко мне домой. С удивлением и
достаточно весело он сообщил мне, что сегодня с ним по телефону говорил
Главный, генерал Платов. «Рычал, матерился, сказал, чтобы я тебя не трогал,
чтобы ты сидел на месте… Так я его и не трогаю, говорю. А он аж взвился,
заматерился, и опять – не трогать, пусть работает там же, где работает!»
Жданов, хороший он все-таки человек, искренне поздравил мня с разрешением
кризиса. А на следующий день со мной связался наш референт, Сережа Иванов. «Ты
знаешь, сегодня Платов сам ко мне пришел и приказал тебя вообще не трогать,
никуда не перемещать, чтобы ты работал на месте и также, как и раньше. Он
вообще второй день носится по аппарату и громит всех подряд, мол, тунеядцы,
дармоеды, денег поднакопить приехали, а работает за вас один только Гузенко.
Так и сказал… Что ты там ему подсунул? Приедешь – расскажешь». Оценил, значит… Впрочем, оценил он бумагу, остального же он
просто не знает…
Жданов потом все-таки поговорил со мной, только
через месяц, когда мы проводили учения. Генерал встретился с командующим
округа, генералом Салехом. Беседовали они часа три, переводил Сережа Иванов,
он-то потом мне и рассказал подробности. Оказывается, Салех рассказал всю нашу
эпопею, честно и прямо заявив, что если бы не Владимир, то ничего бы и не было,
в том числе и Тобрука. На нашего генерала это произвело впечатление, и он
уделил мне десять минут, спросив: «Что вы кончали?» «Военный Институт
иностранных языков, товарищ генерал». «Ну, а где вы военные науки учили?» «Да
там же, в ВИИЯ. Я, товарищ генерал, на отлично сдал выпускные экзамены по
оперативно-тактической подготовке, раскрыв тему «встречный бой мотострелковой
дивизии» Генерал опешил: «Это же курс академии Фрунзе!» «Ну да, товарищ
генерал, мы прошли весь курс академии и экзамен у меня принимал начальник
факультета академии.» Генерал не мог успокоиться: «Вы хотите сказать, что все
переводчики изучали оперативное искусство по академическому курсу?» «Ну, товарищ
генерал, и Сергей Иванов, и все остальные виияковцы, просто мне больше повезло
– появилась возможность все эти знания применить на практике. А так вообще
никто из наших специалистов и не знает о всех наших возможностей… Даже вы…». Генерал никак не мог успокоиться. «Генерал
Салех рассказал мне, как вы произвели его в Роммели» «Психологическое давление,
рычаг. Он же докторскую защитил по Роммелю, он же историк». И уже, когда мы
закончили беседу, и я встал, подошел к двери, генерал остановил меня вопросом,
который откровенно показал мне всю глубину не понимания нашей роли, сведенной к
элементарному толмачеству: «Слушай, а ты не врешь?!» «Товарищ генерал, вызовите
Иванова, он рядом, он все доложит вам». «Да-да, хорошо, идите» - вновь он
перешел на «вы».
Вы просто партийный жандарм, хранитель
устоев, впрочем, и жандарм-то из вас средненький» Наглость, конечно, по
отношению к генералу, но что делать, жить-то хочется. «И мой вам совет,
генерал, поговорите с командующим округа, узнайте об обстановке из первых рук,
вы ж не только политработник, но еще и
военный, целый генерал! А обстановка очень сложная, взрывоопасная…» Бельцев
неожиданно меня перебил: «Да что вы заладили – обстановка, обстановка! Паникеры
вы все тут. Вместе со своим командующим…» О, это успех, зацепило его, сейчас он
думает о том, чей же все-таки сын этот командующий эскадрой, иначе не сменил бы
тему. «К вашему сведению, генерал (я уже перестал называть его товарищем),
именно сейчас заканчивается разгром крупной группировки мятежников, которая
вчера вечером прорвалась на территорию Ливии вблизи Тобрука. Думаю, - я
посмотрел на часы, - что она уже разгромлена». Бельцев смотрел на меня снизу
вверх с нескрываемым удивлением. «Что, идут бои?!» «Увы, генерал, идут.
Только еще раз советую вам завтра обратиться к командующему, а то вы подумаете,
что я вам тут лапшу на уши вешаю, а он, кстати, может очень нехорошо оценить
ваше безразличие к делам, связанным с безопасностью Социалистической
Джамахирии. Это уже политика, высокая политика, вам ли не знать этого?» Генерал
молчал. Потом махнул рукой и сказал уставшим голосом: «Хорошо, я подумаю.
Идите, свободны». Я не стал задерживаться и, не попрощавшись, быстрым шагом
пошел к поджидавшему меня Бандуре.
Бандура уже сидел в машине, и мы сразу тронулись,
как только я захлопнул дверцу. Мрачно поглядывая то на дорогу, то на меня,
Бандура спросил: «Быстро вы… Ну, что? Что он тебе сказал?» «Да что он может сказать… Из партии вон, из
Ливии вон, из армии вон!» «Я ж говорил тебе… Погоди, а чего ты тогда такой
веселый?» «А я ему напоследок такой фитиль закатал, что он до самого Триполи
думать будет, да и там не успокоится…» «Ты что, дрался с ним?» «Господь с
тобой, Володя, просто поговорили…» И я очень коротко объяснил ему ситуацию.
Я не блефовал, когда говорил генералу о командующем
эскадрой. Его отец – начальник Политуправления Военно-Морских сил СССР, член
военного совета, второй человек на флоте и, кстати, член ЦК КПСС. Нас с Еленой
Павловной после смерти отца Политуправление ВМС очень плотно опекало как семью
погибшего офицера флота. Я, уже
повзрослев, несколько раз был в кабинете ЧВС, который лично направлял меня на
путь истинный, правда, без розог и без ремня. Когда я поступал в ВИИЯ, то меня
в первый день сопровождал туда адмирал по особым поручениям, который вежливо, но
жестко побеседовал с начальником политотдела ВИИЯ, а затем и с полковником
Мякишевым Фаддеем Тимофеевичем, который будучи замполитом Восточного факультета, до самого моего
выпуска смотрел на меня внимательно и сторожко. Был я у адмирала и дома
несчетные разы, ибо Елена Павловна была близкой подругой жены адмирала. У них
обеих была общая любовь – театр, и они часто вместе играли в спектаклях
какого-то народного театра, сейчас уже не помню какого. Знал я всех трех
сыновей адмирала. Старший из них уже заканчивал Военно-морской училище в
Ленинграде и был для нас непререкаемым авторитетом во всех делах и во всех
попойках… Именно он и стал командующим Средиземноморской эскадры. Я же,
используя частые заходы наших кораблей в Тобрук, наладил с ним дружескую переписку.
На всякий случай, я ему подготовлю письмо по Бельцеву, надо прикрыться…
Бандуре же я сказал только то, что командующий
эскадрой сын ЧВС Флота СССР и мой старый друг, я ему накатаю письмо про этого
Бельцева… Бандура оценил юмор ситуации: «Ну ты даешь! Как у нас говорят «Поймал
ягненка за ногу, вытянул – а там волчара!» «Ну, недаром же меня, как и тебя,
зовут Вовка, Вовк!» (Если ты не знаешь, то так белорусы называют волка).
Бельцев так и не встретился с командующим округа
генералом Салехом. Как я и предполагал, Салех отпустил на его счет несколько
нелестных замечаний, хотя не стал обобщать и переносить поведение Бельцева на
весь Союз. Мне пришлось извиниться за поведение генерала Бельцева, заместителя
Главного военного специалиста в Ливии, но Салех просто махнул рукой сказав:
«А-а, Владимир, не бери в голову. Что я не знаю что ли, что у вас дураков и
невежд полно, не только у нас. Забудем». И мы с ним забыли. А Бельцев вел себя
на удивление тихо. Очевидно, он все-таки пробил – кто командующий эскадрой и
кто его отец… Я как-то писал уже тебе, что у партполитработников была очень
высокая степень корпоративности, типа «ворон ворону…» Единственное, на что хватило Бельцева, так
это поминание меня недобрым словом на всех совещаниях и собраниях, да и то он
ограничивался только словами, как передавал мне Володя Бушуев, «вон, Гузенко
там, в Тобруке, с Египтом воевать собрался!,,,» И ВСЁ! Ни исключения из
партии, ни чемоданов, ничего более не
упоминалось.
Естественно, что жандарм Бельцев не оставил меня
без внимания, и я был оставлен под негласный надзор… кого, как ты думаешь?
Правильно, урода Пашки. Чего он еженедельно слал отчеты-кляузы в
политотдел…. А с Бельцевым я столкнулся
еще один раз за 4 месяца до окончания командировки, и опять он ушел ни с чем,
но об этом потом как-нибудь. Галя меня, конечно, ругала и она права, можно было
все сделать тише, но задним умом мы все крепки. Одним словом, гроза пронеслась,
хотя узнал я это только через пару месяцев, которые прожил на нервах, дергаясь
от каждого звонка из Триполи. Огорчило и очень опечалило меня то, что Бандура
уехал. Отвальную мы устроили вместе с моряками, к нам как раз зашел очередной
отряд кораблей, но об этом расскажу в следующей части.
Часть четвертая: Жандармы и «Жандарм»
На следующий день после встречи с Каддафи мы с
Бандурой с утра помчались в штаб округа. Бандура вел Тойоту и всю дорогу
восхищался машиной и стонал, что вот как все получается, - только избавились от
ККК, только начали настоящим делом заниматься, а не «му-му» гонять, только
начала жизнь в лучшую сторону меняться, имея ввиду и машину, и обещанные
Каддафи деньги, а тут на тебе, собирай чемоданы и уезжай. Командующий нас
принял сразу, в кабинете никого, кроме нас, не было, Генерал Салех вышел из-за
стола, поздоровался и сел в кресло рядом с нами. Сразу же принесли кофе, и
началась неофициальная дружеская беседа. Генерал был в великолепном настроении
после встречи с Лидером, который сказал, чтобы мы все – генерал обвел всю нашу
группу рукой, - продолжали в том же духе. Самое главное – он утвердил все наши
планы и предоставил командующему неограниченные полномочия по их реализации.
Лидер обещал прислать помощь и поддержку – людьми, техникой, финансами.
Основная задача – не только остановить полковника Халифу, не допустить
мятежников на территорию Ливии, но и восстановить боевой потенциал округа,
превратив его в особый пограничный округ на угрожаемом направлении. Генерал был
чрезвычайно доволен, фактически он стал первым по значимости среди командующих
округов, вырвался вперед, обойдя даже командующего самого привилегированного
столичного Триполийского округа. Помогла ему в этом и разведсводка с той
стороны, от агентов в лагерях Халифы.
Мятежники не были единой силой, они только
формально подчинялись военному руководству, возглавляемому полковником Халифа.
Реально же это была достаточно большая, но рыхлая банда типа Сечи Запорожской.
Среди руководителей так называемых «частей» и «подразделений» мятежников не
было единого мнения в отношении вторжения. Точнее, они сходились только в одном
– вторжение необходимо, но когда и как – тут мнения расходились. Основная масса
требовала немедленного выступления, и здесь приводились очень весомые доводы.
В-первых, упущенное время уже позволило ливийцам укрепить оборону границы,
во-вторых, и это главное, они стремились использовать доброе к ним отношение
египетского руководства, справедливо опасаясь, что это отношение может резко
измениться. Каддафи под большим секретом сообщил командующему, а тот, под таким
же большим секретом, сообщил нам, что сейчас ливийская разведка пытается
активизировать собственных египетских фундаменталистов на активные действия
против руководства Египта. Тогда Хосни Мубарак серьезно задумается – а стоит ли
поддерживать чужих, ливийских, фундаменталистов, когда он борется со своими,
египетскими? И не являются ли выступления своих следствием его помощи чужим?
Разведсводка сообщала о том, что некоторые главари
банд намерены действовать самостоятельно, следует уже в ближайшее время ожидать
просачивания на территорию Ливии отдельных групп и отрядов, скорее всего, через
пустыню. Командующий, встав, походив по кабинету, высказал свое мнение, что и
второй раунд мы начинаем выигрывать. Если в первом раунде мы заставили мятежников
отложить вторжение и начать глубокую подготовку к нему, давая нам время
на организацию обороны, то сейчас наши
действия вызвали раскол в их рядах, положив начало дроблению их сил.
Новость была хорошая.
Командующий еще раз потряс нам руки и, со словами «Спасибо»,
направил нас к начфину, у него мол, все для вас готово. Начфин действительно
выдал нам причитающиеся суммы, радостно попутно сообщив, что эти деньги ему
приказано возместить округу за счет бюджета военно-строительной организации…
Такие вот дела, пограбили строителей, да еще, получается, и подставили их...
Я отвез Бандуру домой, где он, пересев на
«Лэндровер», поехал закупать подарки для дома, толстые пачки динар
вскружили-таки ему голову и работать сегодня вряд ли он сможет, не до того ему
сейчас… Да и завтра тоже. А я решил навестить батальон жандармерии, надо было с
ними обсудить вопросы взаимодействия. Батальон округу не подчиняется, у него
свои, специфические задачи – охрана стратегических объектов, но в случае
высадки воздушных десантов в зоне его ответственности мы должны точно знать –
где, как и чем он будет действовать.
Батальон жандармерии располагался недалеко от
городка Восточного пехотного батальона в бывшей резиденции короля Ливии Идриса
Синнуси. На большой, очень зеленой территории стояли два дворца короля и
множество старых одноэтажных построек.
Этот батальон был самой боеспособной частью в округе, укомплектован на
100% как личным составом, так и техникой. Помимо двух охранных рот в его состав
входила рота специального назначения, рота БМП, зенитная батарея, рота тяжелого
вооружения (правда, что в ней было, я так и не узнал) и несколько более мелких
подразделения непонятного назначения. Вся техника была в идеальном состоянии,
мы ее еще при ККК проверили однажды по просьбе начальника штаба. С начштаба
батальона мы нашли общий язык, всегда доброжелательный, веселый и
предупредительный, он непременно останавливался при встречах в городе, чтобы
поприветствовать и перекинутся парой фраз. Вот к нему-то я и поехал.
Дежурный сержант на КПП сел ко мне в машину и
проводил меня по извилистым дорожкам великолепного парка к главному
королевскому дворцу. Одноэтажное, несколько вычурное здание в мавританском
стиле было явно древнего происхождения и великолепно смотрелось на фоне синего
моря. Внутри оно также здорово походило именно на обжитой королевский дворец, а
не на безвкусные голливудские декорации… Тяжелая резная мебель темного, почти
черного цвета, гобелены на стенах, толстые ковры на полу, множество непонятных,
изящных и привлекательных вещичек, все это создавало неповторимую атмосферу
сказок «Тысячи и одной ночи».
Начальник штаба батальона, высокий стройный майор
с необыкновенно белым лицом, ждал меня в большой комнате, сидя за круглым
инкрустированным столом, за который он
пригласил и меня. Мы обменялись приветствиями, дежурными фразами
вежливости, без которых ни один араб не начнет работу. Заметив, что я продолжаю
внимательно осматривать большую со вкусом обставленную музейной мебелью
комнату, майор произнес: «Нравится? Это бывший кабинет короля Идриса. Вон за
тем столом, - он показал на небольшой письменный стол в углу комнаты, - он
подписывал свои указы.. Там еще его ручка сохранилась...» «Вам бы здесь музей
открыть, а не казармы…» - я запнулся, опасаясь обидеть хозяина, но он со смехом
закончил мою фразу: «Жандармов? Так именно мы и охраняем эти реликвии. Мы всё
охраняем! Пусти сюда так называемый народ – и в миг он все растащит. Мы –
хранители! Здесь все подлинное, уникальное, ценное!» Но уже через несколько
минут он опроверг сам себя. Мое внимание привлекла висевшая в рамке на стене
небольшая карта Средиземноморья. Нарисована она была вручную в стиле 16-17
века, надписи на потемневшей от времени бумаге были на португальском языке.
Карта была явно старинная, не подделка, я в этом немного разбираюсь, недаром же
несколько лет проработал в Историческом музее в Москве. И все же я спросил: «И
эта тоже настоящая?» Майор ответил вопросом: «Нравится? Мне тоже… И королю
нравилась, если он ее на особое место повесил… Конечно, настоящая, здесь нет
подделок!» Неожиданно он подошел к карте, аккуратно снял ее со стены и протянул
мне со словами: «Бери, дарю на память!» Я удивился: «Вы же хранители! Вы не
можете раздаривать…» «Настоящему другу и ценителю подарить ничего не жалко…»
Так эта карта оказалась у меня. Да-с, действительно жандармы… Хранители…
Мы вернулись за стол и перешли к обсуждению
вопросов взаимодействия. Майор встал и из ящика королевского письменного стола
достал карту Тобрука, разложил ее передо мной. На карте была нанесена
обстановка – посты охраны, выделены охраняемые объекты, намечены маршруты
патрулирования, в общем, на ней многое было нанесено. Майор предельно коротко,
но очень ясно обрисовал мне положение батальона, зоны его ответственности,
порядок действий при чрезвычайных ситуациях. Охрана объектов осуществляется
силами 2 рот охраны. При этом на
объектах находится одна рота, вторая в это время является резервом и выделяет
дежурный взвод, который круглосуточно находится в полной боевой готовности.
Рота БМП – резерв командира, в ней тоже выделяется дежурный взвод. Рота
спецназначения работает самостоятельно – ведет разведку, патрулирует местность,
город, осуществляет спецмероприятия (аресты), в ее составе есть саперы,
способные разобраться с минами и прочими взрывающимися ловушками. Рота тяжелого
вооружения, как и зенитная батарея (счетверенные пулеметные зенитные установки
ЗПУ-4 и несколько «Шилок») обычно придаются ротам на объектах. Одним словом,
Тобрук и его окрестности были практически целиком перекрыты батальоном жандармерии и, в случае высадки
десанта противника, этот батальон мог дать им хороший отпор, но только в
интересах охраняемых объектов! Мы договорились, что части округа возьмут на
себя внешний периметр обороны, а внутри города будут действовать подразделения
жандармерии и территориальных войск, хотя это не исключает взаимопомощи и
поддержки друг друга. Вопросы связи, оповещения, обмена разведывательной
информацией начальник штаба отработает сам совместно с начштаба округа.
Все проблемы к моему удовлетворению были решены и
я, собираясь уже откланяться, спросил: «Есть ли у вас какие-нибудь вопросы ко
мне?» Майор кивнул головой и, откинувшись на спинку кресла, сказал: «Я хорошо
помню, как вы помогли нам однажды с ремонтом БМП. Не могли бы ваши специалисты
сейчас пристрелять БМП, я имею ввиду прежде всего пушки, да и пулеметы тоже, а
также ЗПУ-4?» Я задумался. Пулеметы, в том числе и ЗПУ, я мог бы пристрелять и
сам, правда, забыл уже который ствол в ЗПУ основной…, кажется левый нижний, мы
этим занимались в училище в Одессе с нашими слушателями (помнишь, я писал тебе,
что переводя, мы сами обучались?). А вот пушки БМП… Теоретически я знал, как
это сделать, но практически ни разу не работал. Впрочем, вопрос был поставлен о
«специалистах», оно и понятно, нужны «хабиры», эксперты, а не любители…
«Хорошо. У нас сейчас в Бардии работает группа специалистов, чехи и русские.
Там есть артвооруженец. Командующий продлил им командировку, но они, по-моему,
уже завершают работу. Если командующий разрешит, я привезу артвооруженца к вам,
он, кстати, очень хороший «хабир». Майор широко улыбнулся: «А если не
разрешит?» Я засмеялся и ответил: «Такого быть не может. А если и случится, то
я привезу его просто так, но тогда вам придется оплатить ему командировку,
поставить на довольствие, ну, и все такое прочее – рабочая одежда, жилье…»
Майор рассмеялся: «Он получит все это даже в том случае, если командующий даст
«добро». И последний вопрос, Владимир. Сколько нам надо подготовить боеприпасов
для пристрелки орудий БМП?» Я задумался, припоминая теорию, что ж мы там
говорили по этому поводу? Кажется, три снаряда на ствол… Или мне это кажется,
не помню. Ладно, возьмем с запасом: «Готовьте по 10 снарядов на машину». В это
время сбоку открылась дверь и в комнату уверенно вошел… непонятно кто… В длинной
английской шинели до пят с поднятым воротником, наброшенной на плечи, вошел
весь помятый, неделю не бритый военный, который уверенно уселся на диван,
потом, подвинув подушки, полулегся на них. Ни слова он не сказал, а майор,
взглянув на него, продолжал разговор. Интересная личность, старшина, наверное,
какой-то. У арабов свои, специфические, понятия о дисциплине. Решив не обращать
на него внимания, я продолжил: «Десять. Это с запасом. На одних машинах
обойдемся тремя, ну, четырьмя, на других расход может быть больше». «Владимир!
Сто штук! Это же много!» - воскликнул майор. Неожиданно со стороны дивана
раздался хриплый, но громкий голос: «Я дам сто снарядов». Я с удивлением
посмотрел на это чудо в перьях, которое решило заговорить, да еще таким
хозяйским голосом. Начштаба неожиданно встал и торжественным голосом заявил:
«Прошу меня извинить, Владимир, за то, что я не представил вам командира
батальона жандармерии, полковника…» (Он назвал его имя, но память моя, увы, не
сохранила его.). Полковник тоже встал, пожал мне руку, сказав традиционную
фразу: «Ахлян ва сахлян, добро пожаловать». Так я познакомился и с командиром
батальона, старым другом Лидера, его наперсником и приятелем. Потом уже он
показывал мне фотографии, где он был снят вместе с Лидером. Что интересно, так
это то, что Лидером на них выглядел именно полковник, а не Каддафи. Уже после,
в 90-е, мои тунисские друзья-подпольщики рассказали мне удивительную вещь. Я
потом, вернувшись в Триполи, проверил ее у Абдаллы Синнуси, он ее подтвердил.
Короче говоря, Лидер не есть лидер, он равный среди равных внутри «джамаа»,
группы, хунты, которая заправляет всеми делами. В нее входят 10-12 человек и
они признают только формальное внешнее, представительское лидерство Лидера,
оставаясь в его тени. В конце 70-х «джамаа» отстранили Каддафи от власти, ему
было запрещено заниматься политикой, выступать перед СМИ, запретили ему
встречаться с главами иностранных государств, даже в аэропорт запретили ездить.
Разрешили ему только заниматься идеологией и воспитанием молодежи. Вот тогда-то
он и написал свою «Зеленую книгу». Потом он вернулся в лидерство, точнее, его
вернули, но внутри хунты он оставался и остается по сей день только равным
среди равных. Потому-то полковник на этих фотографиях и выглядел лидером
рядом с Каддафи, ибо он был равен ему, он был членом «джамаа». Но это я понял
уже много позднее.
Полковник и майор, начальник штаба, проводили меня
до машины, мы договорились, что через день-два я привезу им артвооруженца, а
они в один голос приглашали заезжать к ним почаще на чашечку кофе. Потом это
доброе знакомство принесло и мне, и нам, очень много полезного. Я спешил домой,
хотелось поделиться с Бандурой результатами этого визита и дать ему возможность
похвастаться покупками. Но Бандура меня встретил хмурым и озабоченным.
«Приехали генералы из Триполи. Завтра на Шарике в 16.00 сбор всех. Будет общее
партсобрание. Жданов прислал посыльного, чтобы сообщить эту радостную новость.
Но меня пугает, что посыльный, капитан Розанов, ты его знаешь, со слов Жданова
сказал, чтобы Гузенко был обязательно» «С чего это они персональное приглашение
шлют? Никогда такого не было» «Вот и я думаю – с чего? Может, про нашу
самодеятельность прослышали?» «Не, самодеятельностью она была только в самом
начале, а дальше мы работали только по плану командующего. Согласись, мы,
группа специалистов штаба округа, не
можем работать вопреки его планам? Или поперек?» «Ага, - согласился Бандура, -
как и перпендикулярно им тоже». Мы посмеялись невесело, а потом махнули рукой –
будут неприятности, если будут, то только завтра, тогда и расстроимся. А
сейчас, как заорал громовым голосом Бандура, «команде петь песни и веселиться!»
Тут, как всегда весьма кстати и Абдо Раззак появился с красивой черной литровой
бутылкой великолепного итальянского спирта. Все проблемы были забыты.
Утром, как обычно, мы со свежей головой (после
итальянского спирта голова не болит и чувствуешь себя отлично) приехали в штаб
округа. Бандура побежал к артиллеристу уточнить некоторые моменты, а я пошел к
командующему, чтобы доложить ему результаты переговоров с жандармами и
появившиеся у меня вчера вечером новые мысли, навеянные этим замечательным
итальянским напитком…
Командующего я нашел в бункере, в оперативном
отделе. Бункер хорошо охранялся, везде стоят часовые, но моя таарифа
действовала и на них. В оперативной
комнате царило непонятное мне возбуждение. Командующий объяснил, что вчера
вечером в пустыне, примерно на полпути
из Бардии в Джагбуб, прорвалась крупная банда, численностью около 200 человек
(по оценке патрульных из 7-й пустынной бригады). Патрули следовали за ними, но
ночью потеряли их. Утром пара Мигов-23
их обнаружила, атаковала, передала координаты банды. Сейчас мятежников
обрабатывают вертолеты и МиГи. Патрули держатся в стороне. Начальник
оперативного отдела предлагает вертолетами перебросить пехоту, но банда на
машинах, просто оторвется от пехоты и уйдет в пустыню. Новость действительно
тревожная.
Я доложил командующему о разговоре с начальником
штаба батальона жандармерии и предложил следующее. Если уж жандармы перекрыли
весь Тобрук, то нам внутри его делать нечего, возьмем на себя только внешний
периметр, подходы, пустыню, а в помощь жандармам надо придать территориальные
роты. Командующий задумался, потом сказал, что вся эта затея с территориальными
войсками ему не нравится. Ополченцы должны отмобилизовать 9 пехотных рот и две
противотанковые батареи за 8 часов после объявления мобилизации. Но
мобилизационные учения не проводились ни разу, роты существуют только на
бумаге. «Следовательно, - делает вывод командующий, – в ближайшие же дни
поднимем территориалов по тревоге, посмотрим, на что они годны.» Забегая вперед, скажу, что учения были
проведены. Вместо 8 часов по планам удалось собрать 7 рот и одну батарею к
концу третьих суток (!), что вызвало отставку командующего территориальными
войсками Восточной провинции. Новый командующий, временно назначенный генералом
Салехом из офицеров штаба округа, устраивал учения каждую неделю, добившись
значительных успехов. Каждой роте была определена задача, налажено взаимодействие
между ними, с батальоном жандармерии, с округом. Но реальной силой
территориалов, мы, увы, считать не могли, хотя дыры и бреши в обороне города
они заткнули.
На Шарик мы ехали с Бандурой молча, наговорились
уже. Приехали вовремя, народ еще только подтягивался к залу. Мы постарались
занять места, как всегда на таких мероприятиях, в задних рядах. Партсобрание
объединенной организации гарнизона Тобрук выглядело солидным – около полутора
сотни коммунистов из военных специалистов, инженеров и рабочих судоремонтного
завода, моряков, строителей. Ко мне подошел секретарь объединенной
парторганизации и попросил меня выступить. «Повестка хоть какая?» «Будем
обсуждать обращение ЦК КПСС к специалистам в Ливии. Доклад сделает начальник
политотдела генерал Бельцев» «А о чем обращение-то? Надо ж хоть вчерне
прикинуть выступление…?» «Не знаю, послушаем, а там по обстановке сообразишь
что сказать…» Я и сообразил, и я сказал, и чуть не вылетел из партии, из
Ливии, из армии…
Генерал Бельцев начал свое выступления фразами,
которые я называю «карточкой лояльности» - о том высоком доверии, которое нам
оказали партия и правительство, направив за рубежи нашей Родины для выполнения
своего интернационального долга и т.д., и т.п. Вообще-то такие «карточки»
распространены повсеместно. Возьми арабские армии – на столе у каждого
офицера увидишь Коран, это «карточки
лояльности» режиму, он как бы подчеркивает этим, что он свой, он правоверный
мусульманин. У нас это могут быть обязательные фразы первого абзаца любого
выступления, любой статьи в военном журнале, в газете. Даже в нашем училище для
иностранцев от нас требовали «партийность» в преподавании. Мне очень хорошо
врезался в память один образец такой «партийности». Преподаватель огневой
подготовки на занятии по изучению автомата Калашникова первую фразу («карточку
лояльности») произнес быстро, скороговоркой: «Товарищи слушатели!
Коммунистическая партия Советского Союза уделяет огромное внимание обеспечению
Советских Вооруженных Сил передовым вооружением и боевой техникой. Поэтому, -
здесь он повысил голос, тожественно объявляя, – автомат Калашникова состоит из
следующих основных частей…» Такая вот партийность…
Под усыпляющий голос Бельцева, произносящего общие
фразы, мои мысли потекли в своем направлении. Мне не давала покоя эта банда.
Скорее всего, у одного из атаманов просто не выдержали нервы, и он решил на
свой страх и риск в одиночку устроить революцию. А если нет? Если у него
конкретная задача или серия задач? А если это разведка боем по плану Халифы?
Нужен пленный, язык… А как его возьмешь с вертолета… Кстати, под Бейдой стоит подразделение
парашютистов… может их привлечь, выбрасывать их вертолетами на путях таких вот
банд, пусть разбираются с ними. Ребята он тренированные, натасканные, элита,
одним словом. Надо подсказать генералу Салеху… Хотя парашютисты подчинены
главному командованию, Триполи…. А с другой стороны Лидер дал же командующему
карт-бланш… И зачем будут нужны парашютисты, когда загорится весь дом… Да, надо
их использовать, пусть поработают по специальности, это им хорошая тренировка
будет.
Ухо мое уловило изменение тональности в речи
Бельцева и я прислушался. Бельцев же, выйдя из-за трибунки, подошел к первым
рядам зала и, понизив голос, доверительно сообщил собранию: «Товарищи
коммунисты! Центральный Комитет нашей партии вынужден обратиться к вам всем с
очень важным в создавшейся обстановке обращением. Именно к вам, работающим в
этой стране, в Ливии, в трудных и напряженных условиях, обращается ЦК!» Я
насторожился. В голове быстро пробежала цепочка мыслей…Сейчас речь пойдет о
напряженной обстановке на границе, о возможной войне, интересно, что в этом
случае нам предложит ЦК? Но все равно хорошо, что в Москве знают обо всем,
может быть и меры какие-нибудь примут, не бросят же нас здесь на съедение
фундаменталистам!.. Но то, что я услышал от Бельцева, повергло меня в ступор, я
не понял, может быть я ослышался? Но нет, он продолжает в том же духе!
«Центральный Комитет очень беспокоит наличие в Ливии большого количества
вышедшей из строя советской боевой техники. Это наносит ущерб нашей репутации,
репутации Советского Союза, его армии, поэтому ЦК призывает вас всех –
немедленно, засучив рукава, взяться за ремонт этой техники. Показать этим
лентяям арабам как надо работать!» Они что там, совсем з глузду съехали? Здесь
вот-вот война начнется, а мы, всё бросив, с отвертками и гаечными ключами
полезем технику ремонтировать? Меня аж затрясло, мне это не нравится, здесь
что-то не то. Неужели Бельцев не информировал Главпур об обстановке в Тобруке?
Быть этого не может! И когда открыли прения, я выступил, первым. Начал я
довольно спокойно, но потом меня понесло…
«Я всегда с уважением относился ко всем директивам
и заявлениям Центрального Комитета, считая его истинно направляющей, а потом
уже и руководящей силой нашего общества, - начал я с «карточки лояльности, - но
в данном случае мне несколько неясен механизм реализации нашей помощи ЦК в этом
деле. Я готов откликнуться на этот
призыв, но что конкретно я должен сделать? На авиабазе сейчас у нас сидит новая
эскадрилья Миг-23, насколько я знаю, они все исправны. Да меня и не допустят
без специального допуска к ремонту самолета! Может быть, дивизии ПВО требуется
помощь? Но все радары в ней работают, пусковые установки в полном порядке,
ракеты в соответствии с графиком проходят регламенты. Может быть, полковник
Жданов что-то утаил от нас? Не думаю, есть, конечно, шероховатости, но они
всегда устраняются и все дивизионы полностью боеготовы. Я правильно говорю,
товарищ Жданов?» Полковник Жданов, как начальник гарнизона, был приглашен в
президиум, сидел у всех на виду. «Совершено точно, все дивизионы в полной
боевой готовности. Даже маленькие дивизионы, «Печора», в связи обострением
обстановки поставлены на боевое дежурство». Не знаю, отметил ли Бельцев этот
нюанс – «в связи с обострением обстановки»... Я продолжал: «Может быть у
моряков проблемы, катера на грани затопления? Не слышал, вроде все на ходу, а
если что и выходит из строя, так в Тобруке новый судоремонтный завод, а на нем
работаю наши великолепнейшие специалисты, - я обвел зал рукой, отмечая, что
многие закивали головой, - и они ремонтируют катера и без обращения ЦК, это их
обязанность, долг, это их кусок хлеба. Может быть у нас, в Сухопутных войсках,
сложилась безысходная обстановка, требующая немедленного привлечения всех наших
специалистов к ремонту танков и БМП? Нет, процент выхода боевой техники из
строя в округе не превышает нормы… Правда, в тяжелом транспортном батальон
стоит порядка 80% автомобилей, но это только «Мерседесы», «МАНы», «Вольво», а
20% рабочей, двигающейся техники – советские КРАЗы и МАЗы. Так что конкретно от
нас хочет ЦК, товарищ генерал? Лично я считаю, что в данном случае это очень
вредное и неумное обращение, оно совершенно не по адресу, и совершенно несвоевременно!»
Бельцев дернулся: «Не забывайтесь! Вы говорите о ЦК, о высшем партийном
органе!» Я продолжил: «И в ЦК работают люди, которым свойственно ошибаться и,
скорее всего, это обращение не Центрального Комитета, а одного из чиновников,
который, не являясь членом ЦК, выступает от его имени. И я, кажется, даже знаю
кто это… А, кстати, товарищ генерал, вы не могли бы нам продемонстрировать это
письмо? Ах, нет с собой… Печально, печально…. Я вам не верю, товарищ генерал. В
ваши обязанности входит информирование Главпура, как отдела ЦК, о военно-политической
обстановке в Ливии. И если в обращении ни слова не сказано о той напряженности,
в которой сейчас живет Тобрук, ожидая со дня на день вторжения банд исламских
фундаменталистов, то это означает, что либо ЦК нас просто бросает здесь, не
предпринимая никаких мер, в том числе и политических, либо ЦК об этом ничего не
знает. Вы информировали Главпур об этом?» Генерал, лицо которого стало
совершенно багровым, смотрел на меня сузившимися от бешенства глазами: «Я не
обязан отчитываться перед вами о своей работе!» «Понимаю, это означает, что ни
вы, и, соответственно, ни генерал Платов ЦК не информировали, и он просто не в
курсе… А ведь обстановка такая, что вам ведь потом придется отвечать за свою
бездеятельность» Генерал вскочил на ноги: «Вы обвиняете меня!!!??? Может, и
генерала Платова тоже???» Это уже чисто политотдельский ход – переключить на
Платова, чтобы потом доложить ему, что «этот щенок на вас хвост поднял!» Надо
продолжать, а то он, чего доброго, наломает дров. Я ответил: «Генерал Платов
очень уважаемый всеми командир и он
хорошо знает, что как командир-единоначальник он несет личную, персональную
ответственность за все, что творится в его хозяйстве, в том числе и за
результаты деятельности или бездеятельности своих ближайших помощников и
заместителей». Я сказал это, глядя в упор в глаза Бельцева. Он взгляда не
выдержал, отвел глаза в сторону и крикнул: «Все! Хватит! Садитесь!» «Извините,
товарищ генерал, но мы не на совещании, мы на партсобрании и у меня еще по
регламенту…, - я посмотрел на часы, - да, еще минута есть. Я хочу обратиться ко
всем коммунистам. Обстановка напряженная и взрывоопасная. На территории Египта
собралась целая армия, почти 40 тысяч исламских фундаменталистов. Среди них
есть военные и неплохие военные. Командование округа предпринимает все меры,
чтобы не допустить вторжения. Поэтому наша задача, каждого из нас, - засучив
рукава, на своем месте, сделать все, чтобы организовать устойчивую оборону
части, подразделения, базы, города. Помочь ливийским командирам в этом,
внимательно следить за обстановкой в частях, не давать им расслабляться.
Спасибо за внимание».
Выступить захотели многие, но все они как бы
забыли об обращении ЦК и просто давали собравшимся отчеты о состоянии дел в
своих подразделениях, на своих участках, некоторые прямо говорили о том, что
полностью поддерживают мое выступление… У всех техника была в порядке и они не
видели необходимости аврала, который им пытался навязать Бельцев. Бандура, который сидел рядом со мной, шептал
мне в ухо: «Ну, ты дурной, ты что – перепил вчера что ли? Тебя же сейчас
выставят из Ливии в 24 часа. Он же теперь тебя живьем съест!» Я сидел мрачный,
внутри все кипело, но и я осознавал, что Бельцев меня так просто не отпустит,
особенно после этого его провала, он мужик мстительный.
Во время перерыва, ко мне подошел невысокий
худощавый человек в сером костюме, он сидел в президиуме, но видел я его в
первый раз, наверно какой-то офицер из Аппарата. Прикурив сигарету, он
обратился ко мне: «Владимир Витальевич! А вы не перегнули палку? В принципе, я
со всеми вашими доводами согласен, но можно было сделать это как-то по
другому…» «Извините, - ответил я ему, - не имею чести знать вас.
Представьтесь.» «О, прошу прощения. Я новый секретарь объединенной
парторганизации по Ливии подполковник…» - он назвал фамилию, но у меня она в
голове так и не всплывает сейчас, помню, что звали его Сергей Николаевич… «А,
вы тот самый секретарь, которого назначило ЦК, а мы потом задним числом вас и
избрали» «Не надо так. Это уже традиция, неправильная, конечно, как и многое у
нас…» Эта фраза меня расположила к нему. Скажу тебе, что после этой встречи мы
с ним подружились. Каждый раз, приезжая в Тобрук, он искал встречи со мной,
чтобы, как он говорил, «посоветоваться». Разговаривали мы с ним часами,
обсуждали «перестройку» и то, чем она нам грозит. И он действительно
советовался со мной по многим вопросам. Только однажды мы с ним поругались, но
об этом потом как-нибудь при случае. «Знаете, Сергей Николаевич, возможно, мое
выступление было несколько резковатым, но я ненавижу политкорректность,
выдуманную только для того, чтобы не говорить правду, чтобы замазывать истину.
Бельцев ничего о стране не знает! Но информирует ЦК! Я могу после этого
доверять ЦК, по крайней мере, в вопросах Ливии? Нет, не могу. С моей точки
зрения такая позиция Бельцева граничит с преступлением, с изменой. Нас тут
резать собираются, а он в роли стороннего наблюдателя будет потом только трупы
подсчитывать». «Неужели все так серьезно?» «Очень серьезно. Вот сейчас, в эти
минуты, вертолеты добивают крупную банду, которая прорвалась недалеко через
границу. Надеюсь, что добили» «Откуда эта информация?» «Я же работаю в штабе
округа…» «Только зря вы сказали об этом в зале, там же сидят гражданские люди,
могут запаниковать…» «Они все – коммунисты и делить их на категории нельзя,
особенно сейчас, когда мы все в одном положении…» «В каком?» «Потенциальные
жертвы, если ничего делать не будем..»
Нас позвали в зал. Резолюцию приняли сдержанную.
«Заслушав и обсудив доклад генерала Бельцева об обращении ЦК к коммунистам в
составе корпуса советских военных специалистов в Ливии, коммунисты объединенной
парторганизации Тобрука заверяют Центральный Комитет партии в том, что они
предпримут все, что в их силах, чтобы не допустить выхода из строя советской
боевой техники, которая в настоящее время полностью боеготова…» Вот такой вот щелчок по носу…. И Бельцеву, и
самому ЦК…
Уже стемнело, когда мы с Бандурой медленно шли по
дорожке «Шарика» к своей машине. На душе было погано, а тут еще Бандура
непрерывно гудел над ухом: «Ну ты дурной… Ну ты и псих ненормальный…» Это я
знал и без него, сказал бы что-нибудь другое, успокоил бы… Хотя что тут
скажешь-то…. Неожиданно из темноты,
из-за угла генеральского домика, навстречу вышел Бельцев и, не останавливаясь,
произнес: «Гузенко, идите за мной!» Голос ничего хорошего не предвещал, и я был
благодарен Бандуре, который ободряюще пожал мой локоть и прошептал: «Только
спокойнее…» Генерал быстрым и уверенным шагом привел меня в курилку возле
генеральской «резиденции». Я шел за ним и думал, что вот начинается второй
раунд, но теперь уже не на арене партсобрания, где мы, хоть и формально, но
были равны. Теперь, когда собрание кончилось, начинаются жесткие армейские
будни, и генерал вновь стал генералом, а я как был, так и остался «бездельником-переводчиком».
Бытовало тогда среди генералитета такое мнение, что переводчики «ни хрена не
делают, только языком болтают…»
Бельцев сел на скамейку и хмуро смотрел на меня,
смотрел долго, изучающее. Я стоял перед ним, просчитывая варианты беседы.
Политработники, в особенности же их генералы, величайшие мастера казуистики,
спорить с ними невозможно, они любое твое слово выворачивают наизнанку и
обращают против тебя. И если ты попадаешь на их удочку, отвечаешь и говоришь по
их правилам, следуя в заданной ими тематике и тональности, то ты проигрываешь
сразу же и бесспорно. Разрушить их политико-идеологические словесные кружева
можно лишь только грубой конкретикой, грубыми фактами, наглым ответным
давлением. Они же – политработники, привыкшие к интригам, значит, будем играть
в интригу, будем давить, будем блефовать…. Зря он молчит и дает мне собраться с
мыслями…
Бельцев осмотрелся – вокруг никого не было, мы были одни, значит, разговор будет острым, без свидетелей. «Я еще в Триполи наметил себе провести с вами беседу, - начал Бельцев, - к которой меня подтолкнула встреча с полковником Королевым»…. А-а, вот откуда ноги растут, привет от ККК с «того света», значит, в Триполи он успел здорово нагадить. Нет, таки правильно его Елена Павловна выставила вон… Кстати, это объясняет и «персональное приглашение» на партсобрание…. А Бельцев продолжал: «Я ему, честно говоря, не очень-то поверил. Ну не может быть среди советских офицеров, среди старших офицеров, коммунистов, такого человека, которого он нарисовал. Да, не поверил, - Бельцев повысил голос, - но я ошибся, здорово ошибся, ибо полковник Королев, оказывается, просто смягчил вашу характеристику, на самом деле, как я убедился сегодня, вы гораздо хуже и опаснее!» Интересно бы все-таки узнать, что ему наплел там этот куклуксклановец… «В общем так, проводить с вами воспитательную беседу, как сначала собирался, я не буду, бесполезно. Вас надо просто гнать, гнать из партии, гнать из армии…» Он начал заводиться, и я решил его слегка подогреть, прежде чем нанести ему удар. «Месть за критику на партсобрании? И вы еще считаете себя коммунистом?» «Ах ты…!» – Генерал остановился, не произнес кто я есмь в его глазах, затем, махнув рукой, продолжил – «Бесполезно говорить с тобой. В общем, в партии тебе не быть, я буду ставить вопрос выше о твоем исключении. И мой совет – собирай чемоданы, что б по первому же звонку сразу быть в Триполи. А я, - он злорадно ухмыльнулся, - подготовлю все документы, чтобы в Москве тебя с позором выгнали из армии вообще. С позором!!!». Пора наносить удар, иначе он свернет разговор. «В отношении чемоданов и первого же звонка… Вам, товарищ генерал, придется вызывать взвод морской пехоты, чтобы доставить меня в Триполи». Ага, в глазах мелькнуло недоумение, не ожидал, продолжим. «А вызвать вы его сможете только с кораблей Средиземноморской эскадры, которой командует… Вы знаете чей сын… Заодно и поинтересуетесь, что он может сказать о Гузенко, он вам скажет.. Если захочет, конечно…» Бельцев не ожидал такого поворота и поэтому только спросил: «А чей он сын?» «А вы не ленитесь, потрудитесь сами все узнать, а потом хорошенько подумать. А я тем временем подготовлю ему письмо об этом партсобрании и вашей антипартийной политике в такой момент. Пусть он его отцу покажет… Какой вы к черту политработник!!! Вы просто партийный жандарм, хранитель устоев, впрочем, и жа<
Прорубил в корпусе окно и через него заглушку
поменяли. Ни один араб до этого не додумается, он не умеет мыслить как ты. Он
бы обязательно снял двигатель и вместо полутора часов, что мы потратили на эту
работу, у него ушло бы ровно три дня. Понял?» Бандура расцвел, он любил, когда
его хвалили, впрочем, как и все мы грешные… «Помню, хорошо помню…» Я продолжил
все также шепотом: «Понимаешь, если людей толкать в том направлении, в котором
они сами хотели пойти, то все получится!»
Генерал оторвался от блокнота: «Владимир, что там
в-третьих?» «В-третьих, эфендум, у нас на авиабазе стоит эскадрилья МИГ-23.
Договоритесь с авиаторами о ежедневном, ну, пусть хотя бы раз в двое суток, но
регулярном, постоянном облете границы от моря до Джагбуба, дальше, по - моему
не надо. Но только летать они должны с реальными боеприпасами, в готовности
применить их на своей территории по запросу 7-й пустынной бригады по реальным
целям. Пару раз применят, а цели сейчас как раз есть, и все поверят в
серьезность наших намерений. В-четвертых, по той же теме, хорошо бы аккуратно
запустить слух о том, что командование серьезно намерено нанести превентивный
штурмовой удар по основным лагерям мятежников. Их, насколько я знаю, два,
основных, по крайней мере. Один, со штабом полковника Халифы, в окрестностях
Сиди-Баррани, второй южнее.. И надо действительно, реально подготовить такие
удары, не помешает.» Генерал покачал
головой: «А что египтяне скажут?» «Но мы их наносить не собираемся! А египтяне
пусть думают, как им вести себя с мятежниками. А мы тем временем сосредоточимся
на подготовке войск – пополним штаты, приведем в порядок технику, продумаем
новую организацию, соответствующую задачам момента…»
Надо сказать, что моя программа произвела
впечатление на генерала Салеха. Он загорелся и, забегая вперед, скажу, что она
была выполнена и перевыполнена. Слетав в Триполи и получив «добро» Лидера, он
развернул бурную деятельность. Уже через неделю в Бардии стояла рота пехота на
БМП, танковая рота из батальона
Айн-Газаля, рота зенитных установок «Шилка» из бригады «Джаля», а над
Бардией и вдоль границы постоянно крутились вертолеты Ми-35 (Ми-24), а когда
они не крутились, то проносились на малой высоте пары МиГ-23. А еще дней через
десять командующий дал мне прочитать агентурную сводку по обстановке в штабе
мятежников. Полковник Халифа отказался
от немедленного вторжения ввиду изменившихся обстоятельств – усиление
пограничной группировки ливийской армии, что, по его словам, потребовало более
тщательной подготовки и, главное, новых поставок вооружений, прежде всего
тяжелого. Командующий поздравил меня с «победой в первом раунде»!
Но вернусь к нашему историческому заседанию на
вилле командующего. Ни он, ни я, не подозревали, что мы начали в этот день
работу, которая привела к созданию
удивительного даже для нашего генералитета «бронированного чудовища»….
Роммель и Командующий, "Гвоздика" и БРДМ
Командующий Тобрукским округом генерал Салех Абу
Хаджар хорошо относился к русским вообще и к нам в частности. У нас никогда не
было проблем с организацией встреч с ним, мы просто проходили в приемную и,
если он был на месте, заходили к нему в кабинет. Именно Салех отдал приказ о
постановке всей группы на довольствие, из-за чего мы просто не знали, куда
девать продукты, машины приходили
ежедневно с мясом, овощами, фруктами. Кстати, ККК категорически запретил
говорить об этом кому бы то ни было, боялся нашего Главного. Уже потом
выяснилось, что все ливийские офицеры округа в Тобруке получали денежную
надбавку за удаленность и пустынный характер местности, а также тот же паек.
Так что нас просто уравняли с ними. Да и боялся он зря. Через пару лет новый
Главный специалист, генерал Харитонов, узнав об этом, просто выразил свою
признательность и благодарность командующему за заботу.
Генерал Салех был родом из Тобрука, точнее из
исторического района Мармарика. Ближе к
границе с Египтом лежит область Абу
Хаджар, шейхом которого и был наш генерал. Взаимоотношения у меня с ним были
сначала официальные, хотя встречались мы довольно часто, как правило, 2-3 раза в неделю, а то и
чаще. Но однажды произошел прорыв,
благодаря которому мы с ним перешли на более тесные личные отношения, которые
вылились в прочную дружбу. Генерал отсутствовал пару недель, говорили, что он в
командировке. После возвращения он пригласил нас в кабинет, уже не помню, по
какому вопросу. В ходе беседы нам принесли кофе, а генерал протянул мне пачку
сигарет: «Закуривай, Владимир». Сине-белая пачка с золотым парусником была мне
хорошо знакома – йеменские сигареты «Камаран», получившие малую золотую медаль
на Лейпцигской ярмарке и признанные лучшими сигаретами 1986 года. Мои йеменцы
всегда привозили мне пару блоков в Одессу. Поблагодарив генерала, я совершенно
без всякой задней мысли спросил его:
«Как Каир, эфендум?» Если ты
помнишь, обстановка на границе с Египтом была на грани войны и такой вопрос
ошеломил генерала… «Почему ты
спрашиваешь о Каире?» «Сто процентов сигарет «Камаран», выпускаемых табачной
фабрикой в Ходейде, Йемен, закупается Египтом…»
Генерал молча смотрел на меня, постукивая пальцами
по крышке стола, потом, слегка понизив голос, произнес: «Ты слишком много
знаешь, Владимир». Ход его мыслей мне был ясен, я уже говорил тебе, что каждый
ливиец считал каждого переводчика офицером КГБ или ГРУ, т.е. «шпионом»,
возражать или доказывать обратное было бесполезно. Поэтому я просто кивнул
головой: «Благодарю вас, эфендум, служба такая. Но это, - я указал на коробку
сигарет, - общеизвестный факт». Генерал
опять помолчал, потом спросил: «Ну, а из наших… или из ваших кто-нибудь знает
об этом?» «Вполне возможно, хотя я не уверен. Если и узнают, то только не от
меня…» «Ты интересный человек, Владимир, хотел бы познакомиться с тобой
поближе». «К вашим услугам, эфендум. Лейлян
ва нахаран…» («И ночью, и днем…»)
Генерала понять было легко. Уехал с секретной
миссией в Египет, вернулся – и такой прокол на пачке сигарет, да еще перед
русскими. Контрразведку он вряд ли будет подключать, мы и так все сидели под ее
плотным колпаком, поэтому генерал сам решил разобраться. И разобрался, да так,
что мы стали друзьями. После отъезда ККК генерал стал все чаще приглашать меня
к себе домой, где мы, сидя в его библиотеке, говорили обо всем, найдя
практически сразу же общий интерес – история вообще и военного искусства в
частности. Особую роль в этом сближении сыграл фельдмаршал Роммель…
Здесь я должен опять несколько отвлечься, иначе ты
многое не поймешь, впрочем, и я сам не до конца еще все понимаю. Какие-то
странные зигзаги судьбы, впору действительно поверить в мистику или в рок или в
Высшую верховную силу, толкавшую меня и
толкающую по сей день в одном, только ей известном, направлении. Я уже говорил
тебе, что не знаю, кто и когда изменил мои настроения и планы, в результате
чего я очутился в ВИИЯ, хотя я не просто не хотел поступать, а был
категорически против него. Но рок привел меня именно в ВИИЯ, затем на Ближний
Восток и, наконец, в Тобрук, о чем я сегодня не жалею.
Я не рассказывал тебе о том, как я закончил школу?
С боем! В одиннадцатом классе меня НЕ допускали к выпускным экзаменам!
За неделю до них нам устроили так называемое «тренировочное сочинение» в
качестве подготовки к сдаче экзамена по русскому языку и литературе. Посадили
на шесть часов в классе и пиши… Я и написал… Не помню уже, как называлась тема,
что-то вроде «В жизни всегда есть место подвигу». Я писал о фельдмаршале Эрнсте
Ойген Йоханнес Роммеле, командующем германским Африканским корпусом в Северной
Африке, который с малыми силами буквально за недели вымел англичан из Ливии.
Роммель – выдающийся полководец, использовал пространство ливийской пустыни
самым эффективным образом, заслужив прозвище «лис пустыни». Кстати, полководец
это тот кто «полки водит»… Начав военную
службу в 19 лет еще до первой мировой войны, заслужив все самые почетные
награды Германской империи и рейха, лишенный чувства «генеральского снобизма»,
он оставался солдатом, не боявшимся лично проводить рекогносцировку на переднем
крае, забираясь иногда в расположение английских войск, принимая единственно
верные решения. Одним словом, эта была ода Роммелю-воину. 22 июня
На следующий день после этой репетиции, в
присутствии самого директора школы Михаила Борисовича Ценципера (в переводе с
идиша «ценципер» означает «десять козлов», что он и успешно доказывал…), меня исключили
из комсомола. Ценципер очень эмоционально говорил о том, что человек,
«восхваляющий нацистского преступника», оскорбляет память миллионов погибших на
фронтах войны советских солдат, а потому просто не имеет никакого морального и
иного права быть членом этой организации. Мои возражения о том, что Роммель был
не преступник, а солдат, погибший в 1944 году, скорее всего, ликвидированный
нацистами по подозрению в участии в заговоре против Гитлера, во внимание не
принимались. Но здесь Ценципер сделал ошибку – чтобы показать всю «мерзость
моего падения», он зачитал мое сочинение во всех 11-х классах (у нас их было
4), сделав тем самым мне рекламу, сделав тем самым меня героем дня в глазах все
учеников. Сочинение им понравилось, в нем никто не увидел «восхваление
нацистского режима», главной его составляющей была военная и только военная
тематика. И когда директор объявил официально о том, что он меня не допускает к
экзаменам, все старшие классы просто взорвались. Ни до, ни после этого я не
слышал, чтобы все ученики старших классов (а к нам присоединились еще и десятые
классы) объявили забастовку, бойкот занятиям и, страшно даже выговорить, отказ
от экзаменов. Интересно, что преподаватели истории, русского языка и литературы
поддержали нас (у них, как я потом узнал, были свои счеты с Ценципером). В
результате такого дружного и мощного выступления я был допущен к экзаменам и
благополучно получил аттестат своей зрелости. И было это в 1966 году…
Я рассказал все это генералу Салеху, который, как
я уже где-то упоминал, был доктором исторических наук, и основная масса его
работ была посвящена именно Роммелю! (Опять роковое совпадение?) Более того,
генерал – единственный в мире историк, которому семья Роммеля позволила
работать с документами фельдмаршала, хранящимися в семейном архиве. Доверяли и
уважали. Генерал подарил мне свою книгу с исследованиями хода кампаний Роммеля
в Северной Африке с дарственной надписью
и рассказал о том, как он стал историком. Такое удивительное совпадение
интересов сразу перевело наши взаимоотношения на качественно новый уровень,
который сохранился до конца моей командировки в Ливию.
Через Мармарику, в которой расположен Тобрук и
личный феод генерала - район Абу Хаджар,- несколько раз прокатились
ожесточеннейшие бои между Африканским корпусом и английской армией. Вот краткая
хронология боев в Тобруке:
Ø 22 января 1941 года –
итальянские войска после 9-дневной осады сдались австралийской дивизии из
состава английских войск на Ближнем Востоке. Взято 30 тысяч пленных, 236
орудий, 37 танков. Следует отметить, что итальянцы превратили Тобрук в
крепость, до сих пор там остались сотни бетонных казематов, дотов, подземных
штабов, казарм, складов, госпитали, огневые позиции артиллерийских батарей…
Ø 11.04-10.12.1941 года –
войска германского Африканского корпуса под командованием генерал-лейтенанта
Роммеля высадились в феврале 41 года в Триполи и, не дожидаясь подкреплений,
атаковали англичан, освободив Бенгази, Зеленую гору, выйдя к Тобруку уже 11
апреля (а это порядка
Ø 19.06-22.06.1942 года – Вновь
Африканский корпус вышел к Тобруку и в результате стремительного штурма овладел
городом и портом за сутки. Части 2-й южноафриканской дивизии под командованием
генерала Клоппера сдались в плен (33 тысячи человек)
Ø 13.08.1948 года – в
результате общего наступления английских войск Тобрук был освобожден
окончательно.
Остатки разбитой боевой техники встречались
повсюду, только на территории Абу Хаджара их было несколько сотен. Молодой
Салех вместе с друзьями изучил их практически все, это дало ему мощный толчок
для увлечения историей и военного дела. А потом история неизбежно вывела его на
Роммеля, изучению которого как полководца и как личности он посвятил свою
жизнь.
Чтобы ты хорошо представила себе Роммеля, привожу
ниже пару цитат.
Уинстон
Черчилль, выступая в
Палате общин, сказал: «Мы имеем перед собой
весьма опытного и храброго противника и, должен признаться, несмотря на эту
опустошительную войну, — великого полководца».
Британский главнокомандующий
силами на Ближнем Востоке генерал Окинлек летом 1941 года издал следующий уникальный
приказ, не имеющий аналогов:
Всем командирам и начальникам
штабов
От: Главнокомандующего
Существует
реальная опасность, что наш друг Роммель станет для наших солдат колдуномили
пугалом.
О нём и так уже говорят слишком много. Он ни в коем случае не сверхчеловек, хотя он очень
энергичен и обладает способностями. Даже если бы он был сверхчеловеком,
было бы крайне нежелательно, чтобы наши солдаты уверовали в его сверхъестественнуюмощь.
Я хочу, чтобы вы всеми возможными способами развеяли представление, что Роммель
является чем-то большим, чем обычный германский генерал. Для этого представляется
важным не называть имя Роммеля, когда мы говорим о противнике в Ливии.
Мы должны упоминать «немцев», или «страны Оси», или
«противника», но ни в коем случае не заострять внимание на Роммеле.
Пожалуйста,
примите меры к немедленному исполнению данного приказа и доведите до сведения
всех командиров, что с психологической точки зрения это дело высочайшей
важности».
Таким был легендарный маршал Роммель, таким его
видел генерал Салех, для которого Эрнст Роммель стал настоящим кумиром. А мой
рассказ об аналогичном увлечении, пусть временном, но имевшим место в моей
жизни, стал тем «золотым ключиком», который открыл мне дверь к генералу, как в
прямом, так и в переносном смысле. Генерал Салех Абу Хаджар полностью сбросил
свою официальность и оказался романтичным, очень приятным в общении человеком,
увлеченным историей больше, нежели текущими командными делами.
А обстановка на границе продолжала ухудшаться.
Разведуправление штаба округа получало информацию от своей агентурной разведки
с территории Египта непосредственно из лагерей вооруженной оппозиции. Здесь
надо пояснить одну немаловажную деталь. Граница между Ливией и Египтом, идущая
от Средиземного моря по прямой на юг до Судана, почти поровну разрезала племя
Убейд, которое веками контролировало Мармарику. (Генерал Салех сам принадлежит
этому племени, а я, примерно через год после этих событий, был внесен в так
называемый «семейный паспорт» шейха шейхов племени, который живет недалеко от
Тобрука). А племенная структура, ее корпоративность, значительно сильнее
государственной. Внутриплеменные связи между ливийской и египетской частями
племени Убейд позволяли командованию получать практически полную информацию о
том, что происходит на территории племени, а именно на ней расположились
мятежники. Само племя отрицательно относилось к оппозиции и к идее вторжения по
нескольким причинам, в том числе и по религиозным. Поэтому, по просьбе
командующего и члена племени Убейд, шейха района Абу Хаджар, генерала Салеха, и
по прямому указанию самого шейха шейхов племени Убейд, египетская часть племени
вела активную разведку в среде мятежников.
В январе 1989 года поступили тревожные сообщения
– в Египет прибыл лидер вооруженной оппозиции полковник Халифа, а с ним – около
3 тысяч бывших ливийских военнослужащих, освобожденных из плена в Чаде. И
приток подкреплений к мятежникам не иссякал. Полковник Халифа сразу же после
прибытия начал активную подготовку к вторжению. У нас на эту новость
отреагировали сразу – все штабы ушли под землю, в бункеры, части ПВО переведены
в полную боевую готовность, а вот армия…
После отъезда Королева номинальным старшим
группы стал подполковник Бандура, артиллерист-самоходчик. Веселый, заводной, он
предпочитал работать руками – починить что-нибудь, яму выкопать, а потом
закопать, а если думать о чем-то, то только о решении задач на поражение
противника огнем артиллерии, получалось это у него просто здорово. Все
остальные «думы» он оставлял начальству. Поэтому он легко принял как факт мою
«советническую» должность при нем. Работать с ним было очень легко, легкий на
подъем, он срывался с места по первому сигналу.
Я посвятил его в свои «думы» об обстановке и о
нашей главной с ним задаче – заставить командование округом задержать
противника на 10-12 часов дабы мы имели возможность смыться. Он оценил
серьезность угрозы и до самого его
отъезда в конце февраля, мы с ним работали в паре, составив «идеальную
команду». Для начала я «поставил» ему задачу привести в готовность
артиллерийский дивизион
Из них особо остро стояли две – отсутствие
аккумуляторов на машинах и отсутствие личного состава. Бандура с присущей ему
энергией и напором буквально за сутки организовал в дивизионе мастерскую по
ремонту и зарядке аккумуляторов, которая работала круглосуточно (!!! Не
забывай, мы работали с арабами, да еще в условиях жесточайшего дефицита людей!)
А вот с личным составом было сложнее.
Я обратился к своей уникальной картотеке,
которая выдала мне данные о двух аналогичных дивизионах, один в г. Дерна,
другой в районе Шахат. Оба укомплектованы личным составом примерно на 30%. Если
их добавить к нашему (а у нас людей было 25% от штата), то можно сформировать
вполне полноценный дивизион. И я поехал к командующему.
Нашел я его в бункере штаба округа. Принял он
меня сразу, хотя в кабинете уже сидели начальник штаба округа, начальник
оперативного отдела и командир бригады «Джаля» (135 мпбр).
Я доложил командующему о нашей с Бандурой
самодеятельности. Первым отреагировал командир бригады, оно и понятно –
дивизион же его. «Что, и аккумуляторы уже завтра будут?» «Да, на первую
батарею. Можно будет выводить из ангара, обслужить и проверить все установки».
Тут вмешался командующий: «А как с боеприпасами?» «Есть полбоекомплекта на
дивизион. Остальное надо получать на
Центральном складе» Ни фига себе, -
думаю я, - Центральные склады охраняются батальоном жандармерии, а они и
холостого патрона не выдадут без разрешения своего Центрального штаба в
Триполи. Одна переписка займет дня три, не меньше. Командующий сделал себе
пометку в блокноте, пробурчав под нос: «Я сам эти займусь…»
А комбриг уже несся дальше: «На перевод людей Ваш приказ нужен, эфендум. Если Вы не
против, я сам поеду, чтоб сразу, без раскачки, забрать людей». «Хорошо.
Поезжай. Приказ будет сегодня готов, заберешь у адъютанта». Комбриг расцвел,
еще бы – пополнение как-никак. А командующий развернулся ко мне: «Владимир, вы
очень кстати начали работу с дивизионом. Но нам нужна ваша помощь и на других
участках. Сможет ли Бандура развернуть аккумуляторные мастерские в Восточном
батальоне и заодно в танковом?» «Сможет, эфендум. Особенно, если будет Ваш
приказ командирам батальонов» «И второе, очень важное. У нас на границе, в
Бардии, стоит бригада «Красной линии». Это противотанковая бригада, ПТУРСы на
машинах, на русских БРДМ. Но они все…,хм, в нерабочем состоянии. Надо перевести
их в рабочее». В голове у меня пронеслась цепочка мыслей – нужны автомобилисты
и нужны специалисты по противотанковым комплексам, нужны ремонтные летучки,
нужны запчасти к машинам, к самим комплексам... А, кстати, какие на них
комплексы-то? Спросил командующего. Тот сморщил лоб и, с трудом припоминая,
произнес: «Фаланга, Фагот, Конкурс… Я правильно сказал?» «Правильно, чисто
по-русски… Я думаю взять одного автомобилиста и одного специалиста по ПТУР из
пехотой школе в Дерне. И еще пару-тройку человек у чехов, в Центральных
бронетанковых мастерских. Только нужен Ваш приказ…» Командующий широко
улыбнулся и сказал: «А как же без приказа? Будет приказ. Сам поедешь?» «Да, с
Бандурой. Только сначала мы завтра проскочим в Бардию, посмотрим технику, чтобы
знать, что ремонтникам брать с собой. Только, эфендум…» «Знаю, знаю, приказ
нужен…» Он вызвал адъютанта и приказал ему немедленно подготовить приказ на
меня и на Бандуру для комбрига «Красной Линии» на допуск к инспекции всей
техники и боеприпасов. Адъютант записал, пошел на выход, но командующий его
остановил: «Сделай на Владимира таарифу с правом доступа во все без исключения части округа и
подчиненные ему учреждения. Сегодня же». Потом, обратился ко мне: «Давай,
забирай приказы, завтра таарифа будет готова и с Богом». (Таарифа –
своего рода идентификационная карточка с определением полномочий. В моей было
записано: «Право доступа во все воинские части и учреждения. Командирам и всем
военнослужащим - оказывать любую затребованную помощь». Я потом по ней все
вещевые склады в округе пограбил, никто не возражал, не отказал. И кормили, и
заправляли, и одевали, одним словом, хороший документ…)
На следующий день, ранним утром, мы с Бандурой оседлали
«Лендровер» и рванули в Бардию, куда прибыли часа через полтора. Командир
бригады, предупрежденный накануне штабом округа, уже ждал нас. Молодой
полковник встретил нас радостно, как никак помощь приехала. По штату в бригаде
числится 60 машин, реально – 40, остальные в Центральных ремонтных мастерских,
забрали полгода назад, вернут через год-два. Из 40 оставшихся машин на ходу только
2. Основные проблемы с самой машиной, а с комплексами гораздо лучше – в рабочем
состоянии 28. Это уже радовало, ибо машину починить легче, чем комплекс. С
боеприпасами тоже неплохо – полный боекомплект на 60 машин. Людей мало – 40
человек, из них водителей 10, операторов ПТУР- 12, остальные – писари, повара,
охрана. Бандура, уже по инерции, тотчас же отдал приказ (во вкус вошел!) –
немедленно начать развертывание аккумуляторной мастерской, указал, что надо
подготовить, а через день-два он сам подъедет, чтоб провести занятия с
аккумуляторщиками, которых должно быть хотя бы двое. Командир бригады заверил, что все будет
сделано, и мы пошли вместе с ним в ангары смотреть технику.
Ангары были открытые, то есть без стен, одна крыша
на столбах, поэтому техника выглядела печально – вся в пыли, в песке, краска
местами облезла. Да, на параде такую не увидишь… Потом, по уже отработанной
нами методике, Бандура начал инспектировать каждую машину, а я вести записи.
Это был поверхностный осмотр, а не дефектация, ее сделают уже специалисты
ремонтники, нас интересовало общее состоянии и укомплектованность машин – всюду
умельцы что-нибудь да снимут, какую-либо деталь или прибор, или весь инструмент
унесут. Попутно командир бригады давал пояснения по каждой машине, радовало,
что он знает все об их состоянии. Список потребных запчастей был большой, но не
угрожающий, и я надеялся, что все мы достанем.
В ходе осмотра выяснилось, что бригада
укомплектована разными комплексами собирали их, наверное, по всей Ливии. 22 машины – БРДМ-2 9П148 с
комплексом, позволяющим применять два ПТУРА – «Фагот» и «Конкурс», они были
самыми последними и самыми лучшими машинами этого класса. 12 машин – БРДМ-2
9П124 «Фаланга» и остальные 6 машин с добрыми старыми «Малютками», БРДМ-2
9П122. В чем разница между ними
объяснять не буду, в справочники можно заглянуть, если заинтересует. Главное
то, что все они обеспечивают достаточное надежное поражение целей на дальности
до
Район Бардии очень интересен. Сам городок или,
точнее, деревня, расположен на высоком обрывистом берегу. К югу идет дорога к
египетской границе, при этом она пересекает несколько глубоких оврагов,
своеобразных каньонов, которые невозможно обойти ни справа, ни слева. Если
прикрыть ПТУРсами мосты через эти овраги, то ни одна машина не пройдет… Я все
еще надеялся, что египтяне и сами не пойдут и не дадут мятежникам танки, но
лучше исходить из худшего варианта. Ближе к границе, где дорога идет под уклон,
спускаясь серпантином к морю, к городку Сиди Баррани (он уже на египетской
территории), стоит знаменитый Форт Капуццо, который за два года боевых действий
в 1941-1942 гг. 9 (девять) раз переходил из рук в руки, ибо обойти его было
невозможно, он запирал дорогу наглухо, значит, и сейчас он нам пригодится.
Кстати, надо взять на заметку, что с военной точки зрения этот район изучен
досконально обеими сторонами.
Мы говорили об этом с командиром бригады за
обедом, который он устроил нам в своем штабе. Я его сразу предупредил, что в
тактику действий бригады «Красной линии» мы влезать не будем, чем его заметно
опечалил. Но рекомендации наших специалистов мы, конечно же, представим
командующему округа, в том числе и рекомендацию о выделении пехотного
прикрытия, иначе все машины сожгут быстро. Это мое заявление, как и обещание
помочь с личным составом, водителями и обученными операторами, заметно улучшило
настроение молодого полковника. Расстались мы друзьями, он пригласил нас
приезжать к нему на рыбалку, чем я и пользовался потом два года, даже после
расформирования бригады.
Возвращаясь в Тобрук, я пытался привести в порядок
наши планы. Громко сказано – «планы», просто кое-какие мысли в голове бродят.
Пока не сделано ничего, а наша самодеятельность, поддержанная, правда,
командованием, больше напоминала мне судорожные телодвижения… Но все-таки, что
мы имеем? Задача – задержать противника на 10-12 часов. Уяснили – не разгром
противника, это задача округа, а именно наша. Артиллерийский дивизион в
Тобруке и пара десятков машин в Бардии это неплохо, но они не решат проблемы.
БРДМ не могут стрелять по пехоте, это противотанковое средство, значит, их надо
прикрыть пехотой, иначе вся работа будет бесполезной. Хорошо бы им еще танковую
роту придать… И нет данных по силам противника
– пойдут ли вместе с мятежниками египтяне или нет. И вообще, мы сейчас пытаемся
латать дыры ливийского одеяла, в ожидании вторжения. А если мятежники, увидев
наши приготовления, пойдут южнее, через пустыню? Там вообще нет ничего, кроме
минных полей и слабеньких экипажей 7-й пустынной бригады. И все-таки, если они
пойдут через пустыню, то мы уже выиграем время…
Если конечно ж, справимся с десантами…
Стоп! Что-то в моих мыслях меня зацепило, какая-то
идея, одно слово… Мне показалось, что я нашел ключ к решению проблемы, но тут
же потерял его. Вновь и вновь перебирая заново свои рассуждения, я все-таки
отыскал это слово и был ошеломлен гениальной простотой решения. Все гениальное
просто, да-с, на то он и гений, чтобы находить простые решения. Мы идем в
хвосте событий, ожидая вторжения, пытаясь отразить наступление десятикратно
превосходящего противника, латая одеяло, состоящее из одних только дыр. Война -
это не только столкновение брони со снарядом, это, прежде всего, соревнование
людей, борьба интеллектов. Надо играть на опережение противника, вносить
сумятицу в его умы, дезориентировать его. И ключевое слово в моих рассуждениях
было слово «увидев» во фразе «А если мятежники, увидев наши
приготовления…». Надо дать им такую возможность. Пусть видят! Надо соединить дезориентацию
с дезинформацией, подкрепив их демонстрацией силы.
Я попросил Володю Бандуру сразу же, не заезжая
домой, поехать к командующему. Время было уже не рабочее, скорее всего, он был
у себя на вилле. Так оно и оказалось. Бандура, впервые попав в дом
командующего, вел себя скованно, но быстро оттаял, встретив добродушный
гостеприимный прием со стороны хозяина. Мы сидели в библиотеке, пили
великолепный кофе и докладывали результаты поездки в Бардию. Постепенно я
перешел к главным вопросам.
«Эфендум,- начал я свою диверсию, - местность в
Бардии, на границе и в Тобруке изучена военными досконально. И я уверен, что
Вы, работая над трудами по истории, по Роммелю, не раз побывали во всех ключевых местах и знаете ее лучше,
чем кто-либо другой. Более того, изучая тактику Роммеля, Вы, как не раз
упоминалось Вами в наших беседах, прониклись, пропитались его тактическими
идеями и замыслами, увидели ошибки обороняющихся или наступающих англичан.
Сейчас сложилась ситуации, в которой ничего нового выдумать невозможно, если
события развернутся, то они пойдут по старым, роммелевским, сценариям.. С
некоторыми коррективами, конечно, например, с вертолетными десантами, но в
принципе все будет так, как было. Также, как было летом 1977 года. Другими
словами, эфендум, Вы – наше секретное оружие, у противника таких знаний нет, и
он обязательно станет делать ошибки, которыми мы воспользуемся. Вы должны
стать нашим Роммелем!».
Генерал Салех был историк, но он не был кабинетным
ученым. Он служил в войсках, участвовал в ливийско-египетской войне в июле
«Роммеля называли «лисом пустыни» за умение
дезориентировать противника, ввести его в заблуждение, умение эффективно
использовать пространство и наносить удар там, где его совсем не ждут.
Численное превосходства всегда было у его противника, но он всегда его бил. У
нас сегодня сложилась такая же ситуация – противник нас превосходит числом, но
не умением, не организацией! Надо вводить его в заблуждение. Наверняка у
мятежников есть свои люди здесь, в Тобруке. Надо это использовать в наших
интересах.» Генерал слушал внимательно, изредка кивая головой, соглашаясь с
моими словами.
«Предлагаю, во-первых, уже завтра или послезавтра направить в Бардию пехотное прикрытие, роту на БМП, хорошо бы еще и роту танков… Продемонстрировать их, чтобы египтяне видели, затем спрятать на позициях. Реальных позициях. Но этого мало. Именовать их надо не ротами, а батальонами, слухи пойдут, до кого надо дойдут. Бардию и примыкающий к границе район назвать громко, например. «особый укрепрайон», назначив его командиром грамотного известного всем офицера. Во-вторых, обманывать противника надо громко. Поэтому предлагаю затребовать в подчинение округа хотя бы эскадрилью вертолетов Ми-35, что стоят без дела в Мартубе. Поставить им задачу – облет границы, хотя бы километров на сто к югу, тесное взаимодействие с экипажами 7-й пустынной бригады, создать для них площадку в Бардии. Египтяне должны их видеть ежедневно. А заодно мы реально укрепим оборону все погранполосы. В-третьих…» Генерал внезапно прервал меня, встал, подошел к рабочему столу, взял блокнот, карандаш, вернулся на место и стал записывать, что-то бормоча себе под нос. Бандура, воспользовавшись паузой, прошептал: «Ну ты даешь! Ты и генералам задачи ставишь, не только мне?» Я также шепотом ответил ему: «Да он все это знает, все это лежит на поверхности, но его надо подтолкнуть… Арабы вообще лишены… как бы это сказать понятнее… Лишены полета мысли, фантазии, что ли. Ну вот, например, помнишь, мы меняли заднюю заглушку на двигателе в «Лендровере»? Подобраться к ней невозможно, нужно двигатель снимать. А ты как сделал? Прорубил в кор
"БРОНИРОВАННОЕ ЧУДОВИЩЕ"
Ливия, Тобрук, 1989-1991 гг.
Часть первая: Ку-Клукс-Клан и эвакуация
1988 год стал судьбоносным для Ливии не только в
силу моего прибытия в Тобрукский военный округ, хотя об этом не знал никто, и
даже я сам еще не догадывался, наивно намереваясь тихо и мирно отсидеть
«трехгодичный высокооплачиваемый отпуск на берегу Средиземного моря». В том же году Ливия начала новое, последнее,
военное вторжение в Чад, которое бесславно закончилось, как и предыдущие. Эти
два события – мой приезд и война в Чаде – переплелись удивительным образом и,
взаимодействуя друг с другом, привели в конечном итоге, к реформе всех ливийских Вооруженных
Сил, начатых в Тобруке твоим очень уважаемым мною отцом, который в силу своего характера не смог
оставаться безучастным сторонним наблюдателем беспомощности ливийского
командования и безразличия советского военного руководства в Ливии к нашей, в
том числе и моей, судьбе. Но начну по порядку.
Старшим группы советских военных специалистов штаба
Тобрукского ВО был полковник Константин Константинович Королев. Попал на эту
должность он случайно. Ливийское командование поделило Восточный ВО на два – на
Бенгазийский ВО, со штабом в Бенгази, и на Восточный (Тобрукский), со штабом в
Тобруке. Королев был в группе военных специалистов в Бенгази на должности
старшего офицера оперативного отдела и такой взлет был для него неожиданностью,
позволившей ему реализовать все его амбиции. В Тобруке, где он просидел два
года, он с первого дня дал всем понять, что шутить не любит и так закрутил гайки, что все
считали дни до его отъезда. Оператором, как потом оказалось, он был неважным,
Командующий уже при мне пару раз указал ему на его явные и грубые ошибки и
просчеты, но вот интриганом он был первоклассным. Отметь, не командиром, а
именно интриганом.
Я бы еще мог понять его, если бы он
руководствовался естественной целью – знать все, что творится в его гарнизоне,
в нашей немалой русской колонии в Тобруке, для поддержания порядка в ней. Но
ему доставлял непонятное мне садистское удовольствие сам процесс ломки людей,
сталкивание их лбами, использование самых отвратительных методов воздействия на
людей – ложь, клевета, прямые угрозы…
Как его правая рука, я пользовался сначала его расположением и
множеством льгот, но постепенно, познавая его самого и его методы работы, я для
него перешел сначала в лагерь оппозиции, затем врагов, затем стал врагом № 1.
Но у Королева уже не было времени на
сведение счетов, он знал, что уезжает в декабре и поэтому ограничился только мелкими
пакостями в отношении меня. Например, в Аппарате Главного он создал мне имидж
главного «оппонента политике ЦК КПСС в Ливии». Удивительно, что меня не
расстреляли. Там же. Но проблемы были…
Здесь надо еще учесть, что я прибыл в Тобрук на переводческую должность с должности
командной. Несколько лет я руководил отделением переводов в Одессе, а это 52
только штатных офицера, да еще столько же прикомандированных. Да не просто
офицеров, а виияковцев, то еще удовольствие…
Помимо внутренних проблем (гусары все ж…), была и масса внешних проблем.
И главная из них – невежество командного и преподавательского состава в плане
информации о виияковцах вообще и об их потенциале в частности, вследствие чего
нас рассматривали как подсобный исполнительный орган и соответственно
использовали, например, на хозработах, старшими машин по вывозу мусора, в
нарядах и т.п. Это не только унижало нас, но и отрицательно сказывалось на
обеспечении учебного процесса, что возвращалось к нам в виде критики, ругани и
наказаний. Поэтому первой, главной и наиважнейшей своей задачей я определил
защиту переводчиков, поднятие имиджа отделения переводов, переключение их на
работу только по специальности. Удалось, не сразу, но удалось и это греет
мне душу по сей день.
Чтобы освободить переводчиков от выполнения
несвойственных им задач, пришлось максимально нагрузить их другими задачами, в
первую очередь, информационными. Мне удалось в разведцентре в Красноселке
получить (утащить) мощнейший армейский бесподстроечный радиоприемник, что
позволило нам получать новости практически из всех стран мира, в том числе с
телетайпных каналов информагентств. Сначала мы начали выдавать сводки
политотделу и командованию училища. Они там и пропадали, бесследно. Нет,
потом часть из них я нашел в
Политуправлении округа, но уже за подписью начальника политотдела… Надо было их тиражировать, доводить до
преподавательского состава, который напрямую работал с иностранным
спецконтингентом и крайне нуждался в информации о том, что делается в их
странах. Для этого пришлось в прямом смысле слова выкрасть из секретного
отдела два ящика со спиртовым ротационным принтером (военные переводчики, надо
сказать, и не на такое способны…) Скандал был приличный, но мне пришлось самому
сдаться, ибо для использования ротатора требовался спирт и специальная
копировальная бумага. Обошлось, отделался выговором, но все получил, в том
числе и генеральское благословение. И раз в неделю мы выпускали новостные
бюллетени по событиям в странах обучаемого контингента. И сразу изменилось к
нам отношение преподавательского состава, который ни в теленовостях, ни в
радио, ни в прессе не находил информации, например, о событиях в Чаде… Или в
Эфиопии… Мы выписывали и обрабатывали
практически все иностранные газеты,
поступающие в Одессу. К нам зачастили даже офицеры разведуправления округа с
просьбами дать аналитические материалы по различным вопросам и регионам. А
новая система страноведческой работы, поставленная в рамки обеспечения учебного
процесса, была признана комиссией Министерства Обороны лучшей в Союзе (об этом
мне сообщил письмом в Ливию один из моих офицеров).
В результате переводчики были загружены сверх
нормы, но своей работой, а не вывозом мусора. При этом их работа
оказалась сильно востребованной как со стороны преподавателей, так и со стороны
командования. Хозработы были забыты, количество нарядов резко упало, имидж
отделения переводов подскочил вверх настолько, что очередная комиссия МО
констатировала удивительный факт. Ее председатель, генерал, посетивший
практически все учебные центры и училища, где обучались иностранцы, задал мне
замечательный вопрос, который мне дороже медалей и орденов: «Как так
получилось, что во всех учебных заведениях переводчиков ругают, а вот у вас -
только хвалят? И искренне хвалят..»
Скажу еще, что в процессе этой работы мне
неоднократно приходилось обращаться и в центральные органы, в том числе в ЦК
КПСС, управление загранкадров Главного управления кадров МО (ГУК). Два дня меня
строгали вдоль и поперек на Старой площади в Москве за одну мою интересную
разработку, изругивая ненормативной лексикой, а на третий отправили в ГУК, где
мне предложили неожиданно новую должность в Москве (по рекомендации ЦК!). Но я
отказался, ибо уже настроился спеть свою лебединую песню в Ливии. Еще одна
немаловажная для нас деталь. До того, как я возглавил отделение переводов, за
рубеж посылали всего 2-3 человека из наших переводчиков в год. Я довел это
число до 8-12, уезжали даже те, кто считался невыездным. Это тоже очень важный
показатель.
Одним словом, я был молодец. Не зная поражений,
защищая переводчиков, я буром пёр на скандалы на всех уровнях – училище, штаб
Одесского округа, Министерство обороны, ГУК, ЦК КПСС. И вот этот молодец, в котором командная
составляющая уже надежно превалировала над переводческой, который без трепета и
подобострастия смотрел на генералов и чиновников ЦК, прибыл в Тобрук, представ
пред светлы очи полковника К.К.Королева. У меня есть один большой недостаток.
Каждого нового знакомого, хоть по службе, хоть в гражданской жизни, я
воспринимаю как минимум равным себе или даже чуточку выше. И, как следствие,
уже в первые же недели знакомства начинаю в 95 случаях из 100 испытывать
легкое, а потом и усугубляющееся разочарование в этом человеке. Представляешь, вся жизнь – цепь
разочарований. Но зато какие праздники были, когда я не ошибался в человеке!
Увы, полковник Королев праздника мне не устроил. Но и он здорово ошибся во мне. Правда,
пакостей я ему не делал, незачем, просто в основных, служебных вопросах
старался помочь ему, что он воспринимал как «неимоверную наглость» и намек на
его собственную ущербность.
Мне стыдно сегодня признаться, но вся работа
группы специалистов в штабе округа была просто имитацией работы. Шедевр
Королева – создать справочную тетрадь командующего округом. Это просто тетрадь,
куда надо было внести справочные данные типа характеристик вооружений,
тактических нормативов и т.д. Скажу сразу, что с мая месяца (это когда я прибыл
в округ) и до отъезда Королева и других офицеров в Союз в декабре того же года,
тетрадь заполнили на одну десятую. Другими делами мы не занимались! Только
командующий иногда ставил перед нами задачи, которые мы более или менее честно
отрабатывали. В первый же месяц моего пребывания в Тобруке командующий направил
нас в Бенгази на формирование артиллерийского дивизиона «Град» для ливийского
экспедиционного корпуса в Чаде. Так начались мои пересечения с войной в Чаде.
Потом мы сформировали два танковых батальона, один мотопехотный батальон на
БМП. В нашу задачу входили отбор и инспекция техники, проверка ее укомплектованности,
тестирование основного командного состава, другие мероприятия. На все про все –
1-2 недели.
В ходе таких поездок мы посетили практически все
гарнизоны Тобрукского и Бенгазийского округов, проинспектировали тысячи единиц
боевой техники, познакомились со всем командным составом частей и
подразделений. Мне пришлось вести записи осматриваемой техники в каждой части.
Потом эти записи мне здорово помогли, ибо ни у кого не было такой обширной
картотеки по всем частям округа – номер части, дислокация, командный состав,
укомплектованность личным составом, боевой техникой, номера каждой машины, ее
состояние, недостатки и многое другое. Клад, а не картотека… И никакой
недозволенной деятельности, никаких шпионских страстей! Более того, командующий
приказал нам выдать карты, а мне поручил составить на карте справку по
дислокации частей и их состоянии. Черновик остался у меня…
Королев не любил ездить с нами, он предпочитал
оставаться в Тобруке, как он говорил – «на хозяйстве». Но пару раз он поехал.
Во время одной поездки, когда мы остались с ним вдвоем в машине, он неожиданно
разоткровенничался. «Дурная бесполезная работа! Все равно ливийцев разобьют..
Зачем же им тогда помогать?» И дальше развил свою теорию, которая меня повергла
если не в шок, то в глубокое недоумение. По его словам выходило, что в ЦК
ничего не соображают, если предлагают нам помогать Ливии в строительстве ее
Вооруженных сил, с которыми потом, возможно, нам же и придется разбираться.
Поэтому мы должны помогать им не столько
в строительстве, сколько в развале армии или хотя бы в замораживании ее
в этом недоразвитом состоянии. Почему он и не торопится со сдачей пресловутой
«Тетради командующего». А потом он выдал такое, что я заткнулся надолго,
пытаясь восстановить душевное равновесие.
Я сейчас не помню дословно его монолога, но суть
его передаю точно, может, что-то упустил, но того, что я помню, достаточно.
Королев говорил резко, эмоционально, изредка бросая на меня вызывающе высокомерные взгляды. Машину он вел
также резко, на максимальной скорости, видно, на душе у него было пасмурно, вот
и разоткровенничался. «Всех арабов, как и негров, надо просто уничтожать!
Правильно вон Израиль их мочит, как хочет. Все они паразиты! Паразитируют на
нас, мол, бедные мы, отсталые мы, помогайте нам. А на хрена им помогать?! Чтобы
потом опять им помогать, чтобы наш хлеб ели? Сами ничего не умеют, ни
государство построить, ни промышленность поставить! Все им дай! И так вон в
мире ресурсы ограничены, так еще и их поддерживать? Не имеют они никаких
прав на жизнь! Резать, жечь, стрелять! Я почему эти батальоны формирую? Да
потому что в Чаде их перестреляют всех! Либо французы, либо чадилы. Кстати и
этих головешек хреновых тоже ляжет не мало. Это вот благородная работа…» Я
смотрел на него, не понимая, что он несет? Заболел? Свихнулся? Провоцирует? А
зачем? Но здесь Королев добил меня в прямом смысле. «Знаешь, мои инициалы – ККК
– ассоциируются у меня с Ку-Клукс-Кланом! Вот где ребята настоящие
были!» и посмотрел на меня победным таким взглядом. А я форменным образом обалдел
(в оригинале здесь другое слово, неприличное).
Но самое убийственное для меня было то, что он
частично высказал МОИ мысли, правда, под
другим, отрицательным и неприемлемым мною углом. Действительно, арабы,
как и негры, невежественны по сравнению с европейцами, но это не их вина, ибо
они с детства воспитывались (если вообще
воспитывались) в очень слабом информационном потоке. Отсюда их вторая
сигнальная система просто не справляется с обстановкой, они не могут принимать
решения, адекватные изменениям в мире, а потому следуют традиционным методам,
возраст которых измеряется веками. Да, они освоили орудия труда, изготовленные
западной цивилизацией, освоили предметы быта и домашнего обихода, изготовленные
там же, но это не делает их цивилизованными, ибо внутри они остаются на уровне
кочевников времен Пророка Мухаммеда, да будет благословенно имя его. А прогрессорство, которым мы занимаемся в Ливии, да во всех
других странах, малоэффективно, его КПД не более 1%! Об этом писали еще братья
Стругацкие в романе «Трудно быть Богом». Оно даже вредно, ибо наши подопечные
всегда ждут, что мы сами сядем за рычаги танков и выиграем им войну! Есть
методы и способы работы с ними, но они вызывают у нашего руководство
идиосинкразию и, как следствие, обвинения чуть ли не в государственной измене.
Именно в тот момент, сидя рядом с ККК в «Лендровере», у меня и сформировалось
решение действовать самостоятельно своими методами. Но для этого я должен стать
«своим» для ливийцев!
А война в Чаде шла в точном соответствии с прогнозами
ККК. Весь экспедиционный ливийский корпус вытянулся в одну нитку, которая была
быстро перерезана французским Иностранным легионом, а затем началось быстрое
избиение ливийцев и повстанцев из Северного Чада. К тому времени, когда мы
отправляли туда подкрепления, бои приближались к границе Ливии, а затем плавно
перетекли на ее территорию. Командующий ливийскими частями в Чаде полковник
Халифа, бывший ранее командующим
Восточного ВО, попал в плен. А его заместитель, полковник Сейид, бросив войска,
совершил героический побег на БМП-1 через пустыню в Ливию, покрыв расстояние
более чем в
А полковник Халифа, разжалованный до рядового,
здорово за это обиделся на Лидера и переметнулся в лагерь оппозиции, которая
вскоре после этого признала его военным лидером оппозиционных вооруженных сил.
Французы, видя такое дело, освободили из плена Халифу и его сторонников из
ливийских военнопленных, которых набралось около 5 тыс. человек (!!) , а затем
и поспособствовали перемещению их в Египет, где они сосредоточились прямо
напротив Тобрука….
Между Египтом и Ливией в это время,
лето-осень-зима
По данным разведуправления округа оппозиционные
вооруженные силы на территории Египта насчитывали около 20 тыс. человек. При
этом большую их часть составляли мусульмане-фундаменталисты (примерно 15 тыс.
человек). Это те самые фундаменталисты-фанатики, которые пытались отравить
советских специалистов в Бенгази, но вовремя были остановлены ливийской контрразведкой.
(Остановил их лично подполковник Иса,
показанный этаким злодеем в фильме «Русский перевод». Так мы отблагодарили его…
). Эти фундаменталисты объявили русских неверных врагом номер один ливийского
народа и в случае их прорыва в Тобрук для нас не было бы пощады, нас бы даже не
стреляли, нам просто резали бы глотки, как они привыкли резать баранам. А от
Тобрука до египетской границы всего
С Королевым у меня в этот период были достаточные
прохладные отношения, но в рамках служебной субординации. Меня смущало, что он
не предпринимает никаких действий, хотя был в курсе всех событий. Это было
странно. Чтобы ты поняла, в чем эта странность, приведу тебе пример, скажем, на
уровне Генерального Штаба (ГШ). В любом государстве ГШ в автоматическом режиме
отслеживает все реальные и потенциальные угрозы и принимает соответствующие
меры – от составления планов по ликвидации угроз до выдвижения войск на
намеченные позиции. Это делается, повторяю, в автоматическом режиме, не ожидая
каких-либо команд сверху. Это его функция – воспретить повторение 22
июня 41-го года. Точно также действовал российский Генштаб и в прошлом году,
когда назревала угроза в Грузии. Потому-то 58 армия и оказалась в нужном месте
в нужное время. Это не происки российской политики, это результат выполнения
естественной функции ГШ и Вооруженных сил в целом. У нас же в Тобруке такая
функция лежала на группе специалистов штаба округа. Но Королев бездействовал и
меня это и удивляло, и возмущало, ибо угроза, вполне реальная и уже ощутимая,
касалась всех нас.
Пришлось поговорить с ним на эту тему. Королев
ответил легко и весело: «Да, какая там угроза…
А потом меня это совсем не касается. Если и случится что, то я уже дома
буду. Это вы тут кувыркайтесь». «Тогда разрешите начинать?» «Что начинать?»
«Кувыркаться, товарищ полковник. Прошу Вашего разрешения доложить обстановку
своему прямому начальнику». Королев слегка опешил: «Мне, что ли?» «Никак нет.
Моим непосредственным и прямым начальником
является референт Аппарата Главного советского военного специалиста в
Ливии подполковник Иванов». Королев задумался, потом сказал: «Странно все это.
Сейчас вы доложите Иванову, он генералу Платову, а тот поставит задачу мне.
Мне! А не вам…» Походил по кабинету, постоял у окна, потом, решившись, пошел к
телефону со словами: «Ладно, сам доложу…» И доложил, причем достаточно точно,
бодрым голосом запросил разрешение на составление плана эвакуации, только
попросил указаний – куда и в какой момент. Долго слушал генерала, отвечал на
уточняющие вопросы. Положив трубку, он выглядел довольным: «Хм, генерал
поблагодарил… Подготовку признал
целесообразной. Указания по плану эвакуации даст завтра к обеду, ему с Москвой
надо связаться..»
На следующий день Королев вечером собрал всех
старших групп и предложил всем в течение суток подготовить ему данные для
составления плана эвакуации на случай возникновения чрезвычайно ситуации. Особо
предусмотреть использование автотранспорта
для транспортировки людей в точку эвакуации, которая находится на
территории Военно-морской базы. Эвакуация будет осуществлена морем нашими
кораблями, которые подойдут в Тобрук через шесть часов после получения
соответствующего приказа из Севастополя. Тут же он сообщил, что через 7-10 дней
прибудет генерал Платов и утвердит план, поэтому призвал всех отнестись к этому
серьезно.
Утром Королев сел в кабинете в штабе округа,
запасся цветными карандашами, большим листом ватмана и начал чертить схему
эвакуации. Рисовать он любил, и получалось у него красиво, хотя и не всегда
верно. Я ж вышел на балкон перекурить, облокотился на перила и стал смотреть на
бухту. А потом на противоположный высокий берег. А на самом верху его
располагался нефтеперегонный завод с большим парком хранилищ нефти и
нефтепродуктов. «Если в авианалете грохнут по НПЗ, мало не покажется. Вся бухта
будет пылать. Хотя должны же быть какие-то меры против этого…» Вернувшись в
кабинет, я испросил разрешения отъехать в город по неотложному делу, взял у
Королева ключ от Лендровера и поехал на ту сторону бухты.
Проехал я вдоль берега, поднялся по дороге выше,
потом еще выше, пока не уперся в КПП городка охраны НПЗ. На склоне было несколько рядов земляных
валов, которые должны были препятствовать стоку нефти в бухту. Но все они были
старые, размытые дождями, а главное, в трех местах прорезаны дорогами. При этом
самая большая и хорошо асфальтированная дыра была на КПП. Предъявив штабной пропуск, я попросил
вызвать мне одного из офицеров батальона охраны, капитана Мансура Синнуси,
моего соседа по городку. К счастью, он
был на месте, вышел ко мне минут через пять, пригласил к себе, но я отказался,
решив прямо на местности объяснить ему цель моего визита.
Предварительно я спросил его: «Вы общую обстановку
на границе знаете?» «Конечно, мы уже вторую неделю в полной боевой, наряды
удвоены, дежурное подразделение все время в казарме. А что, что-то случилось?»
«Нет пока, но может» и показал ему на КПП и дорогу вниз, к бухте. «Одна-две
бомбы по хранилищам и вся нефть будет в бухте». Он остановился, уставился на
дорогу, затем посмотрел на другие валы, тоже перерезанные дорогами… Было видно,
что мысль его заработала в полную мощность. «У вас инженерной техники нет?»
«Есть один бульдозер, слабенький… Надо командиру доложить..» «Мой совет –
обратитесь к командующему округом, пусть он выделит вам грамотных саперов из
батальона Салеха Морави. У них и техника есть, и опыт, и стройматериалы вам все
равно понадобятся, а у них есть». «К командующему? Но это ж по другой линии…»
«Сейчас у нас у всех одна линия, Мансур, так что – вперед».
Через несколько лет, в
Командир базы, услышав информацию командующего о
возможных с большой степенью вероятности вариантах развития обстановки, грозящей ему потерей
всех катеров прямо у стенки (а их в то время было не менее дюжины и 5 из них
были ракетные катера), пришел в возбуждение и тут же, не отходя от стола,
развил бурную деятельность – поднял по тревоге пожарный дивизион, вызвал всех
командиров кораблей и подразделений к себе, поставил начальнику штаба задачу немедленно
организовать противопожарную службу на всех кораблях, выделить дополнительно
людей на причалы и т.д. Командующий же, глядя на бурную деятельность моряка,
решил не отставать и тут же, произнеся сакраментальную фразу о том, что «любая
инициатива в армии наказуема» назначил виновника этого торжества – капитана
Синнуси – ответственным за «спасение бухты», с чем командир батальоны охраны с
облегчением согласился.
На следующий день на НПЗ прибыл командир
инженерно-саперного батальона бригады «Джаля» (135 мпбр) майор Салех Морави с
одним из своих командиров, который должен был обеспечить все работы на объекте.
Техника и личный состав прибыли в тот же день. И «спаситель бухты» Синнуси
развернулся. Он закрыл все дыры в валах, обновил их, перенес КПП со склона на
самый верх, только с противоположной стороны завода, одним словом, наворотил
много. В это же время западногерманская компания строила новый городок
безопасности при НПЗ. Инженеры компании, заинтересовавшись бурной деятельность
ливийцев, сами проверили валы и признали их…
абсолютно бесполезными. Но совершенно бесплатно, из чистого альтруизма,
они сделали ряд расчетов и, исходя из количества нефти и нефтепродуктов на всем
НПЗ и во всех хранилищах, предложили оригинальную идею – создать каскад ловушек
нефти на склоне, перепрофилировав валы так, чтобы они направляли нефть в эти
ловушки. Сами ловушки – просто котлованы в грунте. При переполнении одной из
них нефть, переливаясь через гребень, скатывается в следующую. Просто, дешево,
сердито. Синнуси с азартом принялся за дело и к маю следующего года, т.е.
где-то через 6 месяцев работа была закончена полностью. К тому времени угроза
вторжения была уже снята, но молодого офицера заметили, и он получил повышение,
оказавшись в Триполи.
Но я несколько отвлекся… Расставшись с Синнуси, я
вернулся в штаб округа. В нашем кабинете, помимо Королева, сидели старший
группы ПВО полковник Жданов и старший группы ВМФ капитан первого ранга… забыл
фамилию, но очень умный, спокойный и тактичный офицер, впрочем, как и все
моряки, с которыми я встречался. Они привезли затребованные накануне Королевым
данные для организации эвакуации. Перед ККК на столе лежала наполовину готовая
схема, вычерчена она была тщательно и красиво, это дело он любил. Зная характер Королева, я не стал докладывать
ему о своей поездке, любой совет или даже намек на него он воспринимал с
оскорблением, мол, и сам не дурак, догадался бы. Произойди эти при свидетелях,
он потом бы уже не вернулся бы к этой идее даже если бы она и оказалось
единственно верной.
Возвращаясь домой, в машине, я доложил ему
результаты своей рекогносцировки, которые, на мой взгляд, требуют спланировать
запасной район эвакуации. Как я и ожидал, Королев воспринял мои слова в штыки.
Пришлось доказывать ему то, что для меня уже было очевидным. Во-первых,
эвакуация должна быть проведена в первый же день вторжения, в противном случае
она действительно теряет смысл – некого будет эвакуировать. Во-вторых,
военно-морская база является основным военным объектом Тобрука и неизбежно
подвергнется бомбардировке, нет смысла тащить людей под бомбы. В-третьих,
маршрут следования на базу идет через городские кварталы, возможны завалы,
возможны враждебные выступления толпы, среди которой могут быть сторонники
фундаменталистов, в-четвертых, и это главное, корабли могут просто не зайти в
бухту – горящая нефть и возможные налеты заставят их держаться в море. Королев
слушал меня молча, не перебивая. Дураком он не был, поэтому идею схватил точно,
раз спросил: «В где думаешь запасной район назначить?» «Да прямо за нашими
виллами – и подъезды удобные, из зоны огня уходим подальше, берег позволит
баркасам подойти вплотную. Да и нам рядом». «Баркасами?» «Ну, да, как в Адене
было в 86-ом. Только там неорганизованно все, спонтанно, под огнем…»
Дней через 10 приехала комиссия, так мы называли
генеральскую инспекторскую поездку по гарнизонам. План эвакуации утвердили,
при этом одобрили запасной район, сказав, что в случае вторжения
рекомендуют именно его, но в любом случае действовать по обстановке. Королев
после этого ходил гордый и самодовольный. Впрочем, кончался ноябрь, а в середине декабря
ему надо было уезжать, поэтому он, забросив после отъезда генералов все дела,
сосредоточился на подготовке к отъезду – рыбалка, шопинг, увязка коробок,
посиделки.
Когда я только приехал в Тобрук и еще не знал, как
следует Королева, по простоте душевной предложил ему остановиться в Москве у
матери, у Елены Павловны. Королев через две недели улетел в Москву и
воспользовался моим приглашением. Двое суток он и его жена или у Елены
Павловны, очаровывая ее своими рассказами. Потом они уехали в Волгоград и через
некоторое время, когда настало время возвращаться в Ливию, вновь посетили Елену
Павловну, оставив у нее часть своих вещей как намек, что вернувшись в декабре
непременно заедут к ней опять. Я не скрывал от матери своих проблем с
Королевым, она же, как натура очень впечатлительная, пришла в ужас от философии ККК: «Володя, он же фашист по
убеждениям!» И она была очень обижена на Королева за его пакости в отношении
меня. Поэтому, когда Королев в декабре приехал к ней в Измайлово и позвонил в
дверь, Елена Павловна молча выставила его чемоданы на лестничную клетку.
Королева хватило только на одну фразу, улыбка его сползла с лица, и он произнес:
«А, так вы уже всё знаете…», что Елена Павловна расценила как его невольное
признание вины, о чем она немедленно сообщила мне подробнейшим письмом.
Вот и всё об этом человеке. Если он и возникнет
где-то в моих письмах, то только случайно. Я просто не хочу писать о нем, о его
мести мне и еще одному товарищу, все это настолько мелко и не очень интересно,
что не хочется возвращаться в эти неприятные воспоминания. Уехал и уехал, и
слава Богу! Зато руки мои были развязаны.
А у меня возникла вторая головная боль. Корабли
подойдут через 6 часов после получения приказа из Севастополя. Другими словами,
в случае атаки информация должна пройти из Тобрука в Триполи, затем в Москву,
потом в Севастополь и только после этого на корабли. Даже в самом идеальном случае
на все уйдет не менее 4-6 часов! Да еще 6 часов на сам подход кораблей. Итого
получается, что сбежать мы сможем только через 10-12 часов после начала
вторжения. И это в идеале, если нигде не будет задержек с принятиями решений,
со связью или по другим причинам… Бежать на машинах до Бенгази соблазнительно,
но на всех у нес нет машин, особенно у Шарика, у моряков. Воздухом? Так
авиабаза тоже будет под огнем, да и транспортных самолетов там нет, да и стыдно
как-то требовать его, не поймут-с. Значит, остается только один выход –
задержать продвижение противника на Тобрук, ликвидировать десанты, если они
состоятся. Самому садится с гранатометом или пулеметом в окопчик рядом с
дорогой не обязательно, у нас есть округ, с войсками, правда, без людей в них.
Следовательно, надо работать через командующего.
"Слово о военных переводчиках"
Саудовская Аравия, Даммам, декабрь
В прошлом письме я обещал тебе рассказать о
фантастической, уникальной профессии, которая, отметь, даже отсутствовала в
официальном реестре профессий Советского Союза. Речь пойдет о переводчиках, не
вообще о «переводчиках», а только о военных, только о выпускниках уникального,
единственного в мире специализированного высшего военного учебного заведения –
ВИИЯ, Военного Института иностранных языков, ныне разгромленного вездесущими
реформаторами из, извини за выражение, «демократов». Пусть не обижаются на меня
просто переводчики (многие из них тоже хлебнули достаточно лиха вместе с нами,
они-то не обидятся), но между ними и между нами, выпускниками ВИИЯ, существует
такая же разница, как между водителем автокара и космонавтом. Не шучу и не
преувеличиваю, попытаюсь это вкратце продемонстрировать это, чтобы ты немного
представила, чем приходилось заниматься твоему уважаемому мною отцу и его
товарищам. Может быть, где-то прорвется невольно в тексте романтизация нашей
профессии, это от гордости за нее, но это не исказит истины.
«Переводчик» и «человек, хорошо знающий
иностранный язык» - между этими двумя понятиям лежит огромная разница. Перевод
есть вид работы, творческой работы, каторжной работы, работы, основанной
на нигде больше не используемой чудовищной прямой и непосредственной эксплуатации
мозга человека. Кто-то удачно охарактеризовал эту работу словами:
«Представь, что тебе надо решить в уме систему уравнений с двумя неизвестными и
немедленно выдать правильный результат. И это непрерывно, в течение
часов». Художники, писатели, музыканты, конструкторы, поэты, в общем, все лица
творческих профессий могут отвлечься от своего творчества, выпить чашечку кофе,
отложить его на потом, подождать визита Музы. Для нас такой возможности нет,
наше творчество – принудительно, пришла Муза или нет, но ты должен выдать
результат немедленно, в режиме реального времени, когда на тебя обращены
взгляды нескольких, а иногда и сотен, пар глаз
и при этом ты не имеешь права на ошибку, ибо любая ошибка, любое
искажение повернет историю в ошибочном направлении.
(Один из
классических примеров ошибки переводчика: Руководству гитлеровской Германии
стало известно о подготовке конференции глав государств союзников в «Белом
доме». Исходя из этой информации к побережью США были направлены дополнительные
силы подводного флота, дополнительные отряды секретных агентов появились в
Вашингтоне, чтобы сорвать эту конференцию. Но она успешно была проведена - в Касабланке. Название так и переводится
«Белый дом»)
Синхронный перевод один из самых сложных видов
перевода. Надо переводить практически одновременно с говорящим, никаких пауз
или перерывов для перевода не предусмотрено, нагрузка на мозг чудовищная,
ответственность - тоже. В Советском
Союзе наше руководство не понимало или не принимало этого факта во внимание. На
Западе, в частности, в ООН, это учитывали и рабочий день
переводчика-синхрониста был всего 4 часа, так как считается, что переводчик
работает одновременно в двух плоскостях – плоскости своего языка и плоскости
чужого. Тогда реальный рабочий день равен соответственно 4 часа х 2 =8-часовому
рабочему дню. Более того, каждый час переводчик работает только 20 минут,
больше никто не выдерживал, и 40 минут отдыхает. Но при этом переводчики ООН
получали самые высокие в мире оклады – где-то в районе 25 тысяч долларов в
месяц. В системе ООН работало достаточно много советских переводчиков, поэтому
наше высшее руководство решило прекратить эту «разлагающую практику» и ввести
традиционную для СССР систему – ООН выплачивает оклады переводчиков советскому
правительству, а то уже само определяет сколько ему заплатить. (Именно так
оплачивался и наш труд в Ливии, да и в других странах. Мне, например, ливийское
правительство платило 5800 долларов в месяц, этот так называемая «ставка
возмещения», но платило оно не мне лично, а нашему правительству, которое мне
отдавало только 670 долларов…)
Однажды в ООН прибыл заместитель министра
иностранных дел СССР, великолепно владеющий английским языком, с задачей
проинспектировать работу советских переводчиков и найти аргументы для перехода
на новую систему оплаты их труда. Настроенный достаточно агрессивно, он копался
во всяких мелочах, пока, наконец, не дошел до кабинки синхронистов, из которой
они обеспечивают перевод заседаний. Он очень возмутился, что переводчик
фактически работает только 80 минут в день и тогда ему предложили занять место
синхрониста и самому попробовать обеспечить качественный перевод. Будучи
уверенным в своих силах и заявив, что продержится не менее часа, замминистра
сел в кресло, одел наушники, вошел в тему, дал сигнал синхронисту и начал
переводить. Сбои, как говорил сидевший на подхвате синхронист, начались уже на
третьей минуте, а на пятой он уже руками замахал, чтобы забрали у него перевод.
Встал он красный и весь мокрый, вся его самоуверенность испарилась. Но он
оказался честным человеком, признав, что это действительно адская работа, и он
потратил немало усилий, чтобы похоронить позорный план ограбления бедных
переводчиков…
Нам, военным переводчикам, синхронный перевод тоже
доставался. Не скажу, что часто, но было, было… Поэтому я очень хорошо знаю
насколько вспотел замминистра… Наш обычный хлеб – последовательный перевод,
т.е. с паузой для перевода. Это легче, чем синхрон, но из-за растянутости по
времени почти сравнивается с ним по нагрузке. Эксплуатация мозга в режиме
реального времени! Где найдешь еще такую работу. Поэтому готовили нас жестко. За все время
учебы я не припомню такого случая, чтобы кто-то прогулял занятие. Такого не
было (сравни с гражданскими ВУЗами и вольной жизнью студенчества, одного из
«главных врагов государства»). После 6 часов занятий и краткого перерыва на
обед, с 17 часов и до 20 часов – обязательная самоподготовка. И я не помню,
чтобы кто-то ее прогулял. Языку нельзя научить, его можно только
выучить, самому. Как мы сами к этому относились? Ругались, матерились,
завидовали вольным студентам, но все эти вполне естественные эмоции были
поверхностными. А в глубине мы гордилось этой системой, ценили ее, признавая, что она закладывает в нас
прочнейшие фундаменты знаний. Но никто об этом не говорил, была своеобразная
фронда – покутить, погулять, погусарить, но только в увольнении, а потом опять
сидеть и в прямом смысле слова грызть науки. Даже когда мы стали офицерами и
жили дома, мы прибывали в 8 утра в Институт и убывали из него после
самоподготовки в 8 вечера, даже тогда не было ни одного прогула ни занятий, ни
самоподготовки.
Отличие виияковцев от простых переводчиков
заключалось еще и в том, что нас готовили как многопрофильных специалистов.
Здесь нет ничего обидного, каждого переводчика готовили для выполнения задач в
определенной области. Гражданские переводчики готовились для научной работы
(Ленинградский и Московский университеты), для преподавательской работы в
школах (педВУЗы), для дипломатической и журналистской работы (МГИМО). Нас же
готовили для войны, а там другие требования. А потому и подготовка у нас
была отличная от всех остальных. У нас было три главных направления подготовки
и каждое считало себя наиглавнейшим.
Первое наиглавнейшее направление – марксистско-ленинская
подготовка. Так и вижу, как
некоторые, прочитавшие эти слова, морщатся, а некоторые даже протянут свое
«Фи-и-и». Ты их не слушай, ты слушай сюда! Я не говорю сейчас про лекции
культпросвета или лекторов общества «Знания» на тему, например, «Усиление
агрессивности американского империализма» (кстати, тема эта доказала свою
справедливость и актуальность, исполнители только вот наши подкачали). Я говорю
о фундаментальной научной философской подготовке. Нас учили по программе
Военно-политической академии им. Ленина, неторопливо и последовательно
закладывая в нас кирпичики мощного аналитического фундамента, которым я
пользуюсь и по сей день. Я не хочу обидеть
выпускников обычных политучилищ, например Львовского или Симферопольского
строительных войск, и даже выпускников Академии Ленина. У них другая
направленность работы, они нацелены на работу с нашим контингентом и их
программа подготовки акцентировалась на прикладном применении этого учения,
главным образом - на планировании и отчетности. Для нас «наш контингент» был
100%-но иностранным. Причем, полностью военным. Причем, большая часть их
была в высоких чинах и на крупных должностях. Это были люди с устоявшейся
психологией, отличной от нашей, с собственной идеологией, чаще всего
«анти-нашей». Большая их часть была идеологически враждебна нам, некоторая
часть пыталась вести самую настоящую подрывную работу. И именно в нашу
задачу входило противостоять их натиску и самим давить на них. Ибо сделать
это больше было некому! По сей день… А
это можно сделать только зная язык, зная их психологию и менталитет, обычаи и
нравы и имея мощную, фундаментальную идеологическую подготовку. Так что, нам
довольно правдиво говорили, что без знания марксизма-ленинизма, без твердых
идеологических убеждений «вас, товарищи, не только за границу, вас просто к
иностранцу не подпустят», несмотря на все ваши успехи в изучении языков и
прочих наук.
Второе наиглавнейшее направление нашей подготовки
– военные науки. Их преподавали нам серьезно, даже очень
серьезно, недаром в наших дипломах наша специальность записана как «командная
общевойсковая», что дает нам право занимать командные должности в войсках.
Правда, я не помню никого, кто бы воспользовался такой возможностью, разве что
Коля Лунев, который «дезертировал» из переводчиков в преподаватели тактики.
Военные науки давались нам в полном объеме, примерно в таком же, как в Высших
военных общевойсковых командных училищах (ВВОКУ). Более того,
оперативно-тактическую подготовку (ОТП) нам давали по программе Академии им.
Фрунзе. Разница между ВВОКУ и ВИИЯ заключалась,
опять же, в целях подготовки - в общевойсковых училищах готовили
стандартных строевых командиров линейных частей, которые выпускались
командирами взводов и далее шли с разной скоростью по служебным ступенькам
вверх внутри нашей армии. Нас же готовили
для работы в иностранных армиях на уровнях Генеральный Штаб, полевая
армия, дивизия, бригада (полк). И, если общевойсковики изучали тактику на
уровне взвод, рота, батальон и в обзорном плане полк, то нам давали еще
дополнительно к этому и оперативную подготовку – полк, дивизия и в обзорном
плане полевая армия. Это не означает, что нам просто прочитали лекции, а потом
проверили, как мы усвоили тему, нет! Лекции, конечно ж, были по 2-4 часа на
каждую тему, но потом за ней следовали 20-40 и более часов практической
отработки задач в роли командира подразделения, части, соединения. Это очень
важно! На этих занятиях в нас в буквальном смысле слова вдалбливали основные
принципы работы командира, и это в течение всех лет учебы. Поэтому
неудивительно, что эти принципы живут в нас по сей день, и любая наша
деятельность в любой области, в том числе и в бизнесе, строится именно на них.
Кто такой «командир»? Это, прежде всего,
управленец или, как сейчас модно говорить, - «менеджер», ибо основная работа
командира, как и любого другого офицера, - планирование и организация
выполнения выработанного им плана. Получив задачу, командир, прежде всего ее
уясняет – «мы наступаем», не отступаем, а именно наступаем. Или «мы
обороняемся» или «совершаем марш» и т.д. Сравни с обычной бытовой обстановкой –
ты готовишь праздник – «свой день рождения», а не «годовщину развода» Есть
все-таки разница…. Далее командир оценивает обстановку, в которую включается
все, что можно оценить, - свои силы, силы противника, характер его действий,
характер местности, погоду и многое
другое. В быту, готовя праздник, ты тоже занимаешься этим – сколько будет
гостей и как их рассадить, где будем проводить мероприятие – дома или в
ресторане, сколько для этого надо денег и где их взять и т.д. и т.п. Отметь,
что во время этой работы ты начинаешь принимать решение – «пить будем в
ресторане» или «дома», что соответственно меняет характер твоей деятельности.
Далее ты окончательно оформляешь свое решение и начинаешь его реализовывать,
ставя задачи починенным – кто носит столы и стулья, кто едет за покупками, кто
готовит и т.д. Следующий важнейший элемент – организация взаимодействия между
всеми исполнителями по времени, по задачам, по рубежам. Ты ставишь задачу мужу:
«в 12.00 выезжаем за покупками, ты довозишь меня до рынка, а сам едешь в
супермаркет с задачей купить продукты по списку, затем, ровно через 1 час 30
минут заезжаешь за мной, я буду ждать тебя на рубеже автобусной остановки» и
т.д., и так для каждого исполнителя… Не смейся, это очень важно, представь
себе, что муж твой опоздал или не нашел тебя – под угрозой срыва все
празднество! Этот элемент очень слабо отрабатывается в арабских армиях, он
просто игнорируется, хотя именно он, точнее – отсутствие его, отсутствие
должной организация взаимодействия и стало главной причиной поражений арабских
армий во всех арабо-израильских конфликтах. Затем следует этап контроля и оказания
помощи. Контроль жесткий, помощь экстренная, ибо каждый элемент твоего плана должен
быть выполнен. И, как завершение твоей работы, - приятное и запоминающееся
застолье, ПОБЕДА, одним словом.
В ходе реализации плана возникают различные
ситуации, мешающие его выполнению, например, пробито колесо машины, запаски
нет, выкручивайся. Особенность командира каждого уровня – умение непрерывно
следить за обстановкой и адекватно реагировать на каждое ее изменение. Это
очень важно. Особенно во время боевых действий.
Я считаю Анвара Садата военным преступником,
так как он сознательно отдал приказ на
десантирование самых дорогостоящих элитных частей египетской армии – бригад
парашютно-десантных войск - на перевалы
на Синае с задачей захватить их и оборонять до подхода главных сил, ЗНАЯ, что
эти силы туда никогда не подойдут! Он сознательно послал их на убой! Из 3000
десантников в живых после этой бессмысленной операции осталось около 80
человек! Обстановка изменилась, а старый план выполнялся. Это уже преступление.
Против египетского народа.
В одной из своих работ В.И.Ленин очень четко
заметил – многие знают, как должно быть, но мало кто представляет себе как
этого достичь. Это касается как политики, так и бизнеса. Многие наши политики и
так называемые бизнесмены ставят задачи, не представляя даже в первом
приближении механизма их реализации. Кстати, это называется «популизмом»
- звать всех в светлое будущее, не зная как туда попасть. Наша военная
подготовка была нацелена именно на отработку этого механизма во всех,
даже мельчайших, его деталях.
Помимо ОТП нам преподавались и другие военные
науки и предметы, включая военную администрацию, вооружение и боевую технику,
оружие массового поражения, историю военного искусства, организацию, вооружение
и тактику действий войск вероятного противника, армий Ближнего Востока и многое
другое. Огневую подготовку каждый из нас осваивал во время командировок. Я,
например, настрелялся до одури из всего, что может стрелять. Это и автоматы, и
пулеметы, в том числе и тяжелые, как наши, так и западные. Это гранатометы и
безоткатные орудия. Даже пушки, когда я из 76-мм противотанковой пушки сшибал
наблюдательный пункт монархистов на горе Тавиля в Йемене. Приходилось стрелять
по израильским самолетам на Суэцком канале, используя переносной
зенитно-ракетный комплекс «Стрела-2» (увы, не попал…) 23-мм зенитная пушка,
установленная на катере, использовалась нами для борьбы с контрабандистами в
Красном море… Многие из моих товарищей
не расставались с оружием, особенно, в Анголе, Мозамбике, Афганистане. Многие
ранены, у меня в отделении в Одессе
проходили службу Витя Ярышкин и Олег Чуренов, получившие тяжелые ранения в
Афганистане, Коля Мелешко, который в Анголе подцепил нейроинфекцию, сделавшую
его почти инвалидом… И не только он.
Были и погибшие. ВИИЯ был единственным военным учреждением Советского Союза,
единственной частью, которая из года в год несла боевые потери…
В целом, такая мощная полноценная военная
подготовка, которая в конечном итоге вылилась в прочный сплав знаний, навыков,
умений, которые позволили нам свободно ориентироваться во всех военных,
военно-политических и боевых областях совершенно свободно, быть не только
военными переводчиками, но и высококлассными военными специалистами, что
признавалось многократно как нашим, советским, командованием, так и
командованиям национальных вооруженных силах, в которых мы работали. И
совершенно правильно нам говорили наши преподаватели: «Будешь ты знать язык или
нет, но только наши науки позволят тебе грамотно работать, а главное - выжить».
И, наконец, третье наиглавнейшее направление нашей
подготовки – изучение иностранных языков. В этой области у ВИИЯ
не было равных, это признавали все без исключения. Пару лет назад я встретился
с послом Казахстана в Эмиратах Аскаром Мусиновым, арабистом, закончившим
Ленинградский университет. Когда он узнал, что я закончил ВММЯ, он весь
подобрался, встал почти по стойке смирно, склонил голову как бы в поклоне и
сказал: «Перед ВИИЯ мы всегда снимали шапки». Это было сказано искренне, а
потому согрело душу. Но в отместку они нас звали «ремесленниками».
Действительно в университетах язык изучался под научным соусом, в сравнительном
плане, а на нас жали с силой «Перевод!, Перевод!» Мы изучали язык, и первый, и
второй, ради его практического применения, перевод, как вид работы, был нашим куском
хлеба. Практически нигде больше не изучали теорию и практику перевода, как
общего, так и военного, ТАК, как в ВИИЯ. Этому способствовала богатейшая
научная база и первоклассные преподаватели (которых сейчас разогнали демократы
хреновы…) И не случайно первая практическая командировка состоялась у нас уже
после двух лет обучения, считалось, что мы уже можем самостоятельно работать.
Смогли!
Есть такой учебник арабского языка Сегаля,
небольшой, но очень приятный. В нем всего двадцать восемь уроков по числу букв
арабского алфавита. Мы его изучили в первые три месяца. В МГИМО, с которым мы
частенько контактировали, его изучали два семестра и вынесли на экзамен.
Языковая подготовка была массированной, ежедневной, достаточно тяжелой.
Преподаватель общественного перевода заставляла нас наизусть заучивать
стандартные политические тексты, в основном, речи политиков. Многие из них
помню по сей день. Кстати, очень помогает – это как бы большое клише, в которое
только вставляешь необходимые изменения.
У доски во время самоподготовки обязательно стоял один, а то и два
слушателя, записывая мелом новые слова. Я тоже был любителем такого способа
зазубривания новой лексики – сочетания повторения слова с движением руки
закрепляло его в голове навечно.
Изучение диалектов арабского языка, в первую
очередь египетского, страноведения,
арабской литературы, теории всех видов переводов и ежедневное расширение своего
активного словаря привели в конечном итоге к тому, что до сих пор арабы с
восторгом заявляют, что я говорю по-арабски лучше, чем они сами. Это не
бахвальство, это скромная констатация фактов. Но я не один такой, нас целая
компания, именуемая выпускники ВИИЯ.
В целом,
все рассказанное мною выше, дает, надеюсь, некое представление о нашей
подготовке, но мы считали ее базовой, первичной, отталкиваясь от которой
мы постоянно совершенствовались, хотели мы того или нет. Секрет заключается в
самой природе перевода. Ты не сможешь правильно перевести какой-нибудь период
речи (или абзац документа), если не поймешь и не усвоишь его. А усвоение и
есть познание. Так, в автомате, уже работая, мы пополняли ежедневно свой
«банк данных», самосовершенствовались непрерывно и постоянно.
И последнее, надо отметить, что нас с самого
первого дня учебы в ВИИЯ готовили как специалистов по Ближнему Востоку (я
говорю только за арабистов). Мы были мощным оружием сами по себе и это
было признано нашими противниками. В 70-м году мне дали на просмотр стопку
книг, конфискованных у одного арабского экстремиста, арестованного в Одессе.
Среди них мое внимание привлекла одна, которую я потом перевел. Это был учебник
боевиков «Братьев-мусульман», изданный в Саудовской Аравии. Книга очень умно
построена, нацелена на конкретную малограмотную аудиторию, состояла она из
нескольких глав, которые были наполнены вопросами и ответами на них. Меня тогда
просто убила наповал простая формула ненависти арабов к евреям. На вопрос: «За
что мы ненавидим евреев?» давался ответ: «Они предали пророка Господа – Иисуса
Христа». Потрясающе! Увязать в единый узел три религии и использовать этот узел
в практических целях (я потом тоже его использовал, с успехом). Так вот в этой
книге задавался вопрос: «Кто главные враги мусульман?» И как ты думаешь, кто же
это был? Евреи? Нет. Американцы? Нет…
Первым, самым главным врагом ислама и арабской нации объявлялись… востоковеды и
переводчики и далее в скобках уточнение: «особенно советские военные
переводчики»!! То есть мы! Книга писалась в то время, когда сотни моих
коллег работали в обоих Йеменах, в Сирии, Алжире, В Ираке, начали появляться в
Ливии, а до этого тысячи моих коллег и я сам работали в Египте… Значит
оставили-таки свой заметный след! Это положение в книге объяснялось тем, что
зная язык, свободно ориентируясь в истории, политике, культуре арабских стран,
эти люди несут ложную (?) извращенную информацию своим народам, искажая
действительность. А дальше потрясающая фраза: «Ибо они не арабы и не
мусульмане, а потому не могут правильно понять все». Кстати фраза эта напомнила
мне одесские реалии: «Вы не еврей? Нет? Так что ж я тогда говорю с вами, вы ж
ничего не поймете!».
Эту тему можно продолжать и продолжать. Многие мои
товарищи работали в Анголе, Мозамбике, Вьетнаме, Афганистане, практически в
любой горячей точке. Были и спокойные районы со своей спецификой, как,
например, в Ливии. Но всюду виияковцы были на высоте. В следующей истории я
расскажу тебе как весь этот удивительный многогранный конгломерат знаний помог
мне в деле, которое лишь с натяжкой можно назвать переводческим. Это и есть
фантастика… По крайней мере, именно такой она казалась нашему командованию…
И так продолжаем разговор о нашей поездке.
После поездки в Крак де Шевалье мы на следующий день посетили Национальный музей в Дамаске. Так как я знал, что снимать в музее не дадут, я видео камеру с собой не брал. Взяли только фотик-мыльницу.
Перед музеем разбит прекрасный парк с фонтанами, в котором расставлены скульптуры и исторические артефакты. Национальный музей Дамаска был открыт в 1936 году, однако подбор будущей экспозиции начался ещё раньше - в 1919 году. Сейчас в музее собраны уникальные археологические и исторические экспонаты, иллюстрирующие развитие цивилизации на протяжении многих веков.
В парке я и горлиц снял. Чудные такие голубки. Гнездятся на крохотных выступах. Все у них хорошо, пока они клюв не открывают. По утру в гостинице будили своим воркованием, похожим на завывание. Очень неприятный звук.
Хоть снимать внутри музея запрещено, мы, отключив вспышку, немного поснимали. Конечно, то, что нам удалось сфотографировать, это капля в море. Но, тем не менее, осталась память.
В одном из залов к нам подошел старичок, служитель музея. Спрашивает: "Вы из России?". Получив утвердительный ответ, попросил нас подождать пару минут. Ему нужно сходить за ключами. Возвращается и говорит: "Сейчас я вам открою зал заседаний первого правительства Сирии. Он у нас постоянно закрыт, и мы его открываем только для высоких гостей". Открывает двери. Входим. И нас поражает великолепие отделки помещения. Жаль только, что освещение очень слабое, поэтому фотографии получились неважнецкие: много цветовой грязи. Но уж какие получились. Поснимали в зале, поблагодарили и отблагодарили дедушку и пошли дальше по залам музея.
Так как нет видео ролика по Национальному музею, сделал слайд шоу из имеющихся фотографий.
"ЗЕРКАЛО В НЕБЕ"
Ливия, г. Тобрук, 1990 г.
После смерти моего отца его второй пилот,
лейтенант Алексей Юркевич, впал в прострацию. Он почему-то решил, что косвенно
виноват в его гибели. Возможно это состояние наложилось на какие-то иные его
страхи и эмоции, но, в результате, он отказался летать и был списан с летной
работы. А куда идет молодой военный специалист, не способный выполнять свою
основную работу? Правильно, он идет в политработники или в особый отдел, армия
сохраняет вполне работоспособного офицера, владеющего всеми необходимыми
знаниями об особенностях работы в данном роде войск. Все довольны.. Юркевичу
предложили последнее – особый отдел. В 60-е, когда мы жили уже в Москве,
Алексей Юркевич или, как я его тогда звал, дядя Леша, был уже генерал-майором в
доме на Лубянке. Но то внутренне чувство вины перед нами у него осталось и
поэтому он часто бывал у нас, помогал, чем мог. Именно он предложил мне
накануне выпуска из школы пойти учиться в «военное училище для переводчиков» -
так он назвал тогда ВИИЯ, одно из самых престижных военных учебных заведений в
Союзе. Тогда, я это хорошо помню, я с некоторым возмущением отверг это
предложение, заявив, что «стоять за чужой спиной и переводить чужие мысли? У
меня своих достаточно!» Но вот что я не
могу никак до сего времени вспомнить, так это кто именно, как и в какой момент
изменил мои «твердые убеждения», в результате чего я оказался прямо в ВИИЯ.
Убей Бог, не помню! Но это так, к слову.
Мы с ним много разговаривали на различные темы,
для него, я полагаю, это было участием в процессе моего воспитания. Впрочем, я
был не против, ибо разговоры всегда получались очень интересными. Однажды он рассказал, что вскоре после того,
как он начал работать особистом в одной из авиационных частей, он заболел
страшной болезнью «третьего курса», как называют ее медики. Он пояснил, что
студенты третьего курса медицинских институтов, изучая различные болезни,
начинают находить у себя все симптомы всех изученных ими болезней. Страшное
дело осознавать, что ты смертельно болен… Точно такая же болезнь поразила и его
– он начал подозревать всех окружающих в том, что они враги народа, что ими
манипулируют, что они что-то затевают, что они пытаются получить какую-либо
секретную информацию. И самые невинные реплики этих лиц преображались в его
голове в чудовищные антисоветские заговоры. Причем в число этих лиц попадали не
только сослуживцы, но и просто знакомые, попутчики, соседи, родственники, в том
числе братья и сестры, и, страшно сказать, мать и отец… Старшие товарищи
помогли ему избавиться от этой болезни, похожей на паранойю. Они же научили его смотреть на все дела с точки
зрения разведчика, а не контрразведчика. Это
оказалось для него принципиально важным, ибо избавило его от страхов, стрессов,
мучительных раздумий о том, враг ли ему и Советской власти его собственная мать
или все-таки нет? А разница в том, что разведкой движет ЛЮБОПЫТСТВО,
нормальное и похвальное человеческое качество. А контрразведкой руководит ПАРАНОЙЯ,
болезнь, сводящая с ума, когда даже изменение направления ветра или внезапный
дождь расценивается как происки врага. Эти откровения дяди Леши сформировали во
мне совершенно новое видение окружающей нас среды, в первую очередь, людей. И,
когда мне потом по службе приходилось общаться с офицерами особых отделов, мне
всегда было интересно – переболели они этой болезнью или все еще болеют?
Внутренне, при встрече с ними, я весь сжимался, с лихорадочной скоростью
просчитывал варианты своих ответов и реплик, пытаясь найти ответ на один всего
лишь вопрос – а зачем все-таки ты пришел ко мне?
Когда Сагер разрешил мне изучить все материалы,
касающиеся НЛО, я не раз вспоминал дядю Лешу, ибо после этого меня просто
сжигало неискоренимое ЛЮБОПЫТСТВО. Мне было интересно, мне надо было найти
ответы на многие вопросы, которые я ставил сам себе. Никто мне никаких задач не
ставил, это было мое и только мое Дело. Истоки этого чувства лежали не
только в самом характере материалов, но и во мне самом. Несмотря на то, что я
сам видел эти явления, во мне что-то сопротивлялось, что-то в подсознании
отторгало эту «фантастику» и мне надо было преодолеть это отторжение и доказать
самому себе, что это все – реальность, к которой мы оказались
просто не совсем готовы.
Сагер поощрял мой интерес к материалам, давал
разъяснения, вызывал некоторых офицеров,
в том числе и старшего штурмана, отвечающего за обработку этой информации. Я
взял навигационную карту нашего района и наложил на нее маршруты всех НЛО по
материалам Сагера. Все они пересекались в районе пустыни километров в пятистах
южнее Тобрука и трехстах километрах севернее оазиса Кофра, где располагалась
небольшая авиабаза. Район пересечения маршрутов занимал на карте значительное
пространство. Вокруг него были одни пески, не было ни деревень, ни оазисов, ни
колодцев, только пески. Но самое удивительное, что этот район находился почти в
центре заштрихованной на карте зоны с надписью «Запретная зона для полетов
любых летательных аппаратов». Сагер пояснил мне, что выполненная мною работа с
маршрутами была сделана ливийскими
специалистами несколько лет назад.
Главный штаб по ее результатам запретил полеты в этой зоне, чтобы «не
беспокоить инопланетян»…
Сагер, как
я уже сказал, поощрял мою работу с документами, несмотря на то, что они несли
на себе гриф «Совершенно секретно». Он совершенно искренне полагал, что угроза
национальным интересам и безопасности Ливии содержится именно в самом явлении,
а моя работа с этим материалом такой угрозы не несет. Я был для него не только
другом, но и союзником, который мог свежим непредвзятым взглядом со стороны
внести что-то новое в оценку явлений. И я старался, мое любопытство толкало
меня на самые разные авантюры.
Однажды, когда Сагер зашел в свой маленький
кабинет, я заметил, что он очень плохо выглядит. Его мучила неизлечимая
аллергия, из-за которой его списали с летной работы. Он ездил по самым
знаменитым медучреждениям Европы – в Германии, Италии, во Франции, - но нигде
ему не смогли помочь. Но в такие минуты, как в тот момент, он был необыкновенно
разговорчив, он сам это отметил, сказав, что так он отвлекается от внутреннего
дискомфорта. Зная это, я задал ему несколько вопросов. «Эфендум, я отметил, что
примерно 75% всех полетов НЛО носит линейный характер. То есть они просто летят
по прямой из пункта А в пункт Б. При этом основная масса наблюдений отмечает,
что они летят на юг, в зону Х (так я назвал зону пересечений маршрутов в
пустыне), а в обратном направлении летят только единицы. Как Вы думаете, с чем
это связано? Или полеты в северном направлении происходят скрыто от нас или они
выбирают другие маршруты? Есть ли аналогичные наблюдения в других районах
Ливии?» Сагер начал отвечать размеренным голосом, но потом увлекся, подошел к
карте, отметил, что действительно основная масса возвращается, судя по их
курсам, из Европы, со стороны Италии и
часть – со стороны Балкан. Потом сделал пометку для себя запросить
дополнительные материалы из Триполи, касающиеся аналогичных наблюдений. Одним
словом, он оживился, стал шутить, весело расхаживать по комнате.
Я задал следующий вопрос: «Оставшиеся 25% полетов
носят маневренный характер, в частности, в районе нашей авиабазы. Как Вы
думаете, эфендум, какие цели преследуют эти полеты? Они не регулярны, не
постоянны, по крайней мере, те, что мы наблюдали. Но они происходят время от
времени, они что-то изучают? Что именно?» Сагер задумался. «На мой взгляд, они
сканируют все, что возможно, - частоты радаров, радиочастоты, энергетические
характеристики двигателей, летные параметры самолетов, может еще что-то, кто их
знает…» Он помолчал, задумавшись, потом продолжил: «Возможно, они сканируют и
мозг человека… И не только сканируют, но и воздействуют на него… Ты знаешь, моя
аллергия появилась внезапно примерно через месяц после моего столкновения с НЛО
в небе… Возможно, это как-то связано… Во
всяком случае, я никому этого не говорил, но мне кажется, что они нас
просканировали…» «А остальные летчики, вас же четверо было?» «Трое, в том числе
и я, списаны с летной работы по разным причинам. Летает пока один». Мне немного
стало не по себе – я ведь тоже попал тогда в поле зрения прожектора-сканера,
когда они занимались самолетом Новожилова… Может, меня не заметили или
посчитали, что это просто букашка на скамейке… С сигаретой… Впрочем, пока еще
никто не умер.. Или умер, но мы не знаем? Я был, похоже, выбит из колеи.
А мое ЛЮБОПЫТСТВО толкало меня дальше. Придумав
благовидный предлог, я зашел к главному инженеру одной западногерманской
строительной компании, который помог нам с Бандурой построить танкодром.
Инженер бегло говорил по-русски, любил выпить, чем мы не раз занимались без
злоупотребления у наших друзей поляков. Кстати, его близкий друг, начальник
радара «Сименс» из систем ПВО, женился на медсестре полячке. На его свадьбе мы,
конечно ж, злоупотребили, а то как-то невежливо получилось бы.
Звали инженера не то Макс, не то Ганс, не помню,
пусть уж он извинит меня, буду звать его Максом. Отличался он какой-то детской
непосредственностью, общаться с ним было легко и приятно. Вот и в этот раз он
встретил меня радостно, шумно, с ходу спросив: «Выпить с собой ничего нет?»
«Только дома, великолепный итальянский спирт от моряков» «О-о-о! Чего ж мы
тогда стоим… Поехали!» Вот так просто, без выкрутасов и дипломатических
экивоков он напросился ко мне на обед. И мы поехали ко мне. Но за те пять минут
в его кабине я уже получил нужную мне информацию. Дело в том, что еще в первые
визиты к нему я обратил внимание на обычную школьную доску, на которой чисто с немецкой аккуратностью была вычерчена
белой краской таблица. В таблицу мелом вносилась информация о заказах,
заказчиках, характере объекта, его месторасположении, цена и другие сведения.
Основная масса заказов – строительство школ, пары мечетей, жилые дома, особо
выделялся заказ на строительство городка охраны нефтеперегонного завода. Это
был самый крупный заказ, стоимостью в полтора миллиона долларов, заказчик –
Министерство обороны. Но в этот раз я
заметил новую запись. Объект, стоимостью в 25 миллионов долларов по заказу
Минобороны, расположен севернее оазиса Тазербо, это примерно в 600-ах
километрах к югу от Тобрука, как раз по дороге на Кофру.
Дома Галя быстро сообразила нам на стол, не забыв
поставить черную литровую бутылку вкуснейшего итальянского спирта, которым меня
снабжал Абдо Раззак, начальник техпозиции флота и, как обычно, после первых
двух-трех рюмок, начался серьезный разговор.
«Извини, я даже не спросил тебя, что привело тебя
ко мне? Какое-нибудь дело?» - спросил слегка захмелевший Макс. «Конечно дело. Я тут уже несколько месяцев
наблюдаю, как колонны строительной техники с эмблемой вашей компании уходят на
юг, по дороге на Кофру. Ну и испугался, что ты тоже уедешь… Вот и зашел».
«Нет-нет, не волнуйся. База компании здесь, и место мое здесь, хотя туда я
выезжаю часто, каждую неделю. Ну и пустыня там! Сплошной песок, ни одной
колючки, одни барханы кругом.» «Я думал, что Тазербо райское место. Озеро, леса
на склонах холмов, даже не верится, что в пустыне есть такие островки
Швейцарии…» Макс подозрительно посмотрел на меня, погрозив пальцем: «Ага,
усмотрел уже… Это секретная информация, нас специально предупредили. Но, раз ты
уже знаешь, и ты русский офицер, и ливийцы доверяют тебе больше секретов, чем
сами знают, то, думаю, тебе можно сказать».
И он рассказал мне много интересного, настолько
интересного, что мое ЛЮБОПЫТСТВО было частично вознаграждено. Объект, по
словам Макса, очень странный, это не военная база, не городок для какой-либо
бригады, скорее всего это похоже на научно-исследовательский центр. Большая
часть зданий спланирована под лаборатории, есть ангары со странными
фундаментами внутри под какое-то, неизвестное Максу, тяжелое оборудование.
Большое хранилище для горючего, установили две полевые западногерманские
дизельные установки для выработки электроэнергии, причем каждая из них такой
мощности, что хватило бы на пол Тобрука. «Но что там можно изучать? Пески?
Правда, есть одно интересное здание, похоже, они ставят там обсерваторию,
здание под телескоп. Но не знаю, не уверен, странное оно какое-то. И нам ничего
не говорят!».
Мы перешли в мой кабинет, закурили. Галя принесла
кофе. Макс, вообще-то, неравнодушен был к ней, впрочем, не он один. Он завязал
с ней разговор, сообщил новости о «новобрачных» (его друге немце и полячки), у
которых, как ни странно, все складывалось просто прекрасно по его словам. Я же
достал из шкафа карту и внимательно изучал интересующий меня район. Увы, глазу
зацепиться здесь было не за что, одни пески. Разве что дорога на Кофру... Я
довольно невежливо перебил заливающегося соловьем Макса: «Ну-ка, ткни пальчиком
в карту, где тут ваш суперобъект?» Макс, недовольно посмотрев на меня, уставился
на карту, потом очертил кружочек радиусом в сотню километров и сказал: «Здесь
где-то…» «А точнее нельзя?» «Владимир, это вам, военным, карта дом родной. Но
точнее можно. Значит так, от перекрестка, что возле Шарика, отсчитай по шоссе
365 км, там направо пойдет грунтовая, виноват, грунта тут нет, песчаная дорога
прямо на запад. По этой дороге, хоть она и виляет, проехать по спидометру 87 км
и попадешь к нам. Да, на шоссе поставили указатель с эмблемой нашей компании,
это чтоб наши водители не проскочили». Это было больше, чем я ожидал. Я кинулся
к столу искать свой курвиметр, а Макс вернулся к великосветской беседе с Галей,
которую, кстати, все это весьма забавляло.
Искомую точку я нашел быстро, она лежала
километрах в пятидесяти от условной границы условной зоны Х. Я был уверен, что
эти два объекта – ливийский НИИ в пустыне и зона Х – связаны между собой. Но
что же ливийцы собрались там изучать? ЛЮПОБЫТСТВО мое, удовлетворенное только
частично, начало задавать новые вопросы…
У меня не было никаких шансов попасть на этот
объект. Разве что вместе с командующим? По моим данным, он уже несколько раз
бывал там вертолетом. Но что я ему скажу? Откуда знаю об объекте? И вообще,
зачем мне это надо? Но тут командующий сам помог. Нет, меня он с собой не взял,
он просто попросил у меня на три-четыре дня Тойоту для поездки на юг. Но вот
его водитель, который пригнал мне машину обратно и тут же во дворе дома стал ее
тщательно отмывать от пыли и грязи, рассказал, что там идет «грандиозное
строительство, наверное, будет новый город». Видел он много народу, все больше
военные из ВВС, армии. Были большие шишки из Триполи, которые были недовольны,
что еще не готов жилой комплекс, а людей уже надо сажать сюда, а они очень
нежные, ученые одним словом, особенно немцы, которые привыкли к
комфорту… Зато столовая уже работает, только это не столовая, а
бо-о-ольшой ресторан, «мы там ели,
вкусно, лучше чем в «Масире», правда, я в ней не был» («Масира» - единственный современный 5-звездочный отель
в Тобруке, ливийцев с улицы в него не пускают)…
И все-таки с командующим мне пришлось поговорить
на эту тему, правда, по его инициативе. У меня сложились очень интересные
отношения с генералом Салехом Абу Хаджером, я потом подробнее расскажу об этом. Мало того, что
они были просто дружескими, так он проверял на мне различные идеи своего
командования. Ну, например, раз в месяц он улетал в Триполи на совещания,
которые обычно проводил Каддафи, а по возвращении он приглашал меня к себе на
чашечку кофе и… рассказывал все, что он там слышал. Конечно, это не было
«докладом» как по форме, так и по сути. Это была беседа двух друзей, можно даже
сказать, единомышленников. И всегда генерал начинал со слов: «Как ты думаешь,
Владимир, каким образом Москва отреагирует на нашу инициативу…» и далее передавалась
суть инициативы. Или «если мы сделаем так-то, то будет ли возражать ваше
командование здесь, в Ливии?». Потом уже я понял, почему он это делал. Ему
нужен был советник не из своих, с устоявшимся арабо-мусульманским и
специфическим ливийским мировоззрением, а советник со стороны, независимый
эксперт, со «специфическим советским» мнением.
Он, на мой взгляд, совершенно правильно полагал, что наше советское
военное воспитание, основанное на принудительном вдалбливание идей марксизма-ленинизма,
военных наук, а по отношению к нам лично еще и внешнеполитических теорий и
практик, неизбежно должно сформировать в нас фундаментальную базу
мировоззрения, аналогичную и идентичную той, которая содержится в головах
кремлевских руководителей. А отсюда и мое мнение по какому-либо вопросу
обязательно должно быть схожим с мнением нашего руководства. Во всяком случае,
какая-то близость есть и ее надо учитывать, как вероятность ответа или действий
со стороны Москвы. Конечно, и речи не было о разглашении государственных тайн и
секретов со стороны генерала, были просто беседы с «философическим» уклоном о
делах текущих, прошлых и будущих. Но, так или иначе, благодаря этим беседам я
был информирован о внутренних и даже внешних делах Ливии значительно лучше,
чем, скажем Аппарат Главного военного специалиста в Триполи.
Месяца через три после моего обед с Максом генерал
пригласил меня к себе домой на чашечку кофе с небольшой порцией философии. Наши
«симпозиумы» проходили обычно в уютной библиотеке генерала. Книг у него было
очень и очень много, что для арабов большая редкость. Некоторые книги он
написал сам, например, об обороне Тобрука во Второй мировой войне, один
экземпляр которой с дарственной надписью хранится у меня дома в Одессе.
Интересно, что эта книга вышла с грифом «Совершенно секретно», на что генерал с
сарказмом сказал: №Она печаталась в военной типографии, а все, что там
печатается, секретно!»
В тот вечер генерал был мрачен и хмур, но встретил
меня, как всегда, приветливо. Ординарец, генерала, он же его водитель,
телохранитель и кухарка с оригинальным именем Мухаммед принес нам кофе в
большом кофейнике, арабские сладости, орешки, в общем все, что полагается для
беседы, и удалился. Генерал помолчал, а затем задал неожиданный вопрос:
«Владимир, ты за последний месяц встречался с НЛО?» У меня внутри что-то ёкнуло. Генерал знал о
моих наблюдениях, читал некоторые отчеты, которые представлял ему Сагер. Но я
почувствовал, что вопрос задан неспроста, да еще после встречи с Каддафи. «Да,
эфендум, где-то около месяца назад. Я назвал его «Зеркало в небе» за необычный
блеск поверхности» «А точно дату не помнишь?» «Ну, у меня записано… Кажется
25-го…» «Это через два дня после полета того сумасшедшего русского пилота?» Это
он про Костика и нашу с Костиком авантюру. «Да, примерно так» «В Триполи
считают, что этот полет вызвал бурную ответную реакцию со стороны НЛО. В
течение недели эти объекты появлялись в Триполи, Бенгази, над нашими нефтяными
объектами, в Сирте и в других местах.» Я решил форсировать разговор и пошел в
ва-банк: «А что говорят Ваши немецкие ученые? Разве они не наблюдали их в
Тазербо?»
Теперь мой вопрос оказался неожиданностью для
генерала. Не донеся чашечку кофе до рта, он резко поставил ее на столик. На
лице появилось жесткое удивление и, слегка прищурив глаза, он спросил: «Откуда
ты знаешь… О Тазербо?» Я с бодростью, скороговоркой, ответил: «Да об этом уже
на Зеленом базаре слухи ходят. Мол, стоит в пустыне город не город, а так,
исследовательский институт, НЛО изучает. Толком никто ничего не знает,
выдумывают многое. Говорят, например, что работают там немцы из Западной
Германии…» Генерал помолчал, потом, слегка расслабившись и откинувшись на
подушки дивана, серьезным тоном сказал: «Владимир, я, как командующий округом,
лично несу ответственность за обеспечение безопасности этого объекта, за
соблюдением всех норм секретности. Сейчас я вижу, что произошла утечка
информации и я прошу тебя, серьезно прошу, скажи – где эта дыра?» Сдавать Макса
и водителя генерала я не собирался, поэтому свалил все на «строителей и
снабженцев». Потом сказал ему: «Эфендум, это диалектика, все тайное становится
явным, особенно, когда работает на объекте масса народа, когда туда прилетают
гости из Триполи. Думаю, что самым большим секретом в этом секрете являются
сегодня только ваши нестандартные взаимоотношения с ФРГ» Генерал задумался, потом пробормотал: «Да, интересно
получается… Но не расстреливать же их!» «Кого?!» «Да строителей этих… Как я возражал против этого объекта! Но
приказали, повесили на шею округа и мне».
«А почему
вы, эфендум, возражали?» Генерал оживился, уселся поудобнее и спросил:
«Скажи, почему инопланетяне, если НЛО, конечно, имеет инопланетное
происхождение, не идут с нами на контакт?» Ответ у меня был готов, я сам
задумывался над этим. Но я помолчал для вежливости, думаю, мол, затем сказал:
«Три варианта ответов. Первое, они считают нас не готовыми к такому
контакту. Второе. Они считают себя не готовыми к такому контакту.
Третье. НЛО не имеют экипажей и работают автоматически по заданной программе».
Генерал помолчал, затем произнес: «Хорошо, принимаю. Но в любом из этих трех
вариантов есть большое «Но» - все наши
инициативы по установлению контакта, в том числе и огневого, с помощью оружия,
провалились, НЛО активно сопротивлялись, правда, без жертв с нашей стороны. Это
– факт. Почему бы тогда им не расценить размещение нашего исследовательского
центра на границе района их базировании, как новый акт агрессии с нашей
стороны? Увы, в Триполи этого не понимают… Или не хотят понять. Некоторые
политики считают, что если мы установим контакт, то получим мощного союзника в
борьбе со США…». Мне сразу же вспомнился Сагер с его надеждой на то, что «НЛО
помогут справиться с американской агрессией»…
«Эфендум, Вы сказали «район их базирования».
Значит, что-то там наблюдалось?» «Да, НЛО там появляются и потом исчезают. Вот
они есть и в следующее мгновение их нет. А потом прямо в воздухе возникают и
уходят на север. Мы обследовали весь район, и пешими патрулями, и машинами, и
вертолетами, - нет никаких следов, одни пески».
Потом генерал попросил меня рассказать о «Зеркале
в небе». Я вкратце передал ему выжимки из своего рапорта по этому наблюдению.
Мы поговорили еще немного и я откланялся. Получил я от этой встречи гораздо
больше, чем ожидал. Генерал признал и
подтвердил наличие государственного военного научно-исследовательского центра в
пустыне в районе Тазербо. Он так же прямо указал на его основную цель –
изучение НЛО и установление контакта с инопланетянами. ОН подтвердил, что
«район Х», как я назвал центр пересечения маршрутов НЛО, является, по мнению
ливийского командования, районом базирования НЛО. И. наконец, он сообщил, что
ливийском политическом руководстве есть лица, делающие фантастическую ставку на
союз с инопланетянами… А, еще, он не
опроверг факт наличия странного сотрудничества ливийцев с ФРГ, о котором,
кстати, уже ходили смутные слухи в нашей прессе.
Я очень жалел, что Костик уже убыл на родину, так
хотелось поделиться с ним этими новостями. Именно Костик был тем самым
«сумасшедшим русским пилотом», вызвавшим, по мнению Триполи, такую активизацию
полетов НЛО. Когда месяц назад я пытался придумать способ нанести визит в
район строительства НИИ в Тазербо и не находил ни одного приемлемого пути, меня
посетила Муза, посидела минут пять и ушла. Но за эти пять минут меня осенило –
«если гора не идет ко Мухаммеду, то Мухаммед идет к горе». Зачем мне лично
лезть туда? У нас в распоряжении целая эскадрилья МиГов… Правда, там запретная
зона…. И я пошел посоветоваться к Костику. Идея туда слетать ему понравилась.
Костик вообще был парень с авантюрной жилкой, полеты в зону, коробочки с
бесконечными «конвейерами» ему надоели, хотелось что-то нового, остренького.
Поэтому он сразу сказал «Да!!!» Он же сообщил, что есть удобный вариант – через
неделю по программе он должен облетывать самолет, вышедший из ремонта. В программе облета есть такой элемент –
«разгон», т.е. выход по прямой на максимальную скорость. Для выполнения разгона
требуется как минимум сто километров. В западном направлении лететь нельзя, там
авиабазы, полеты, гражданские авиалинии, а согласование займет месяц, не
меньше. На Север, в сторону моря, запрещено категорически, там американский
флот, черт их знает, что они подумают. В восточном направлении – Египет,
исключено. Остается только южное направление. Далее Костик думал примерно так:
«Если я, выполняя отдельные элементы испытания, выйду вот сюда, в точку 300-350
км к юго-западу от Тобрука, а потом развернусь на курс 100-120 градусов, т.е.
на юго-восток, и начну программу разгона, только не сразу, не сразу,
постепенно, то выхожу как раз в район цели. Пойдет!»
Так он и сделал. Перед вылетом Женя Белый
установил на его самолет фотокамеру, это уже сам Костик позаботился, сказав:
«Ну что ты поймешь из моего рассказа. Лучше я тебе картинки привезу». Уже у
самолета я сказал ему, что может быть скандал. Костик отмахнулся: «Не впервой.
Да и что мне сделают, у меня через две
недели срок командировки кончается..» И ничего ему не сделали ведь.
Костик выполнил свою программу с блеском. Когда он
вошел в запретную зону ожила рация. Оперативный дежурный ПВО потребовал
немедленно прекратить полет, иначе могут быть осложнения. Костик ответил, что
не имеет права прерывать программу испытания, подписанную Сагером.
Предупреждения шли одно за другим, но Костик стоял на своем: «Осталось 50
секунд разгона, потом возвращаюсь». Ракет ПВО мы с ним не опасались. Накануне я
съездил в штаб дивизии ПВО и уточнил дислокацию зенитно-ракетных средств
округа. В том районе их не было вообще. Одним словом, Костик изящно завершил
«разгон», снизившись над объектом, развернулся и, пройдя над целью еще раз, не
торопясь отправился домой. Встретили его на стоянке я и Женя Белый, который в
мгновение ока снял кассету и побежал к себе проявлять и печать фотоснимки. К
вечеру у меня уже был снимок из 20 фотографий, аккуратно склеенных в виде карты
и более полусотни снимков россыпью. Более того, Женя привязал объект к
географическим координатам, определил масштаб. Внешне на снимках не было
чего-то с ног сшибающего – дома, площадки, ангары, уже готовые и строящиеся.
Но, зная предназначение этих построек, смотрелись эти снимки просто
завораживающе.
А что
Костик? А ничего. Его вызвали к Сагеру, где устроили «разбор полетов» в прямом
и переносном смысле. Я там присутствовал и с удовлетворением принял решение
«консилиума» - все действия признаны правильными и правомочными в соответствии
с уставами, инструкциями, наставлениями и программами. А то, что там зона
какая-то появилась, то для пользы дела нужно было в нее войти, хоть и с
нарушением приказов. Сагер на том и стоял, он вообще своих в обиду не давал.
Костик в его глазах даже слегка героем стал…
А сам Костик с чувством удовлетворения благополучно убыл в срок домой, в
Союз. Одним словом, моя авантюра удалась…
А через два дня я увидел то самое «зеркало в
небе», о котором потом расспрашивал генерал Салех. Я ехал в сторону ангаров,
где уже стояла толпа наших техников в ожидании конца рабочего дня, время было
около часа дня. Неожиданно в глаза мне блеснул солнечный зайчик с неба, да
такой сильный, что я непроизвольно затормозил. Остановившись, я выскочил из
машины, автоматически выдернув ключ зажигания из замка. То, что я увидел, меня
просто потрясло. На юг удалялся от нас … самолет? Нет, очень уж
непропорционально толстые крылья. Да и какой самолет сегодня? От нас на юг, на
Кофру, дважды в неделю летал рейсовый «Фоккер», а этот совсем на него не похож.
Пока я в темпе размышлял, объект вновь блеснул зайчиком. НЛО! Днем, над базой…
Я выхватил из кармана карандаш, замерил угол места цели. В руке у меня все еще оставался
ключ зажигания и я использовал его для замера ширины цели, точнее – размаха ее
«крыльев», она точно уложилась между двумя зубчиками ключа, потом дома замерю в
миллиметрах… Тут я вспомнил, что в машине у меня лежит бинокль. Быстро выхватив
его из футляра, я направил его в сторону цели, которая приблизилась к нижней
кромке облачности. Правда, облака были так себе, редкие и жидкие. Через оптику
цель представлялась просто фантастической, впрочем, такой она и была на самом
деле. Гладкая поверхность без каких либо пятен, отверстий или дырок. Сама
поверхность сверкала, как ртуть (тут в голове пронеслись слова Сагера, когда он
описывал атакуемый им объект. Именно как ртуть, а не серебро, например. Цвет
ярко белый, но с сероватым оттенком, и очень уж блестящий… Толстые «крылья», на
верхней плоскости надстройка, не очень широкая, внизу небольшой шаровидный
выступ, что вместе создавало вид фюзеляжа самолета. В эти мгновения цель вошла
в облачность, но продолжал сверкать через кисею облаков. Очень хорошо, осталось
выяснить высоту облачности и у меня будут все данные для расчетов.
Когда я выскочил из машины, то наши спецы в
недоумении замахали мне рукой, давай, мол, к нам. В ответ я выкинул руку в
сторону НЛО и проорал, что было силы «Смотрите!» Они развернулись и замерли,
уставившись в небо. Потом начали жестикулировать, показывая на объект или
отдельные его части, не знаю, видел только это. Я вспомнил про компас, открыл
его и приблизительно определил курс цели. В это время на стоянку вкатился
самолет Новожилова, я вскочил в Тойоту и поехал к нему. Возле самолета я с ходу
спросил Новожилова: «Какая высота облачности?!» «Да что вы сегодня все…
Диспетчер вон дважды запрашивал про высоту… Пять тысяч ровно высота…
Подниматься пришлось самому…» Тут он, отдуваясь, соскочил наконец со стремянки
на бетон и спросил: «Что, собственно, случилось-то? А то и у диспетчера голос
был истерический, почти как у тебя сейчас». Я ему рассказал об НЛО, который к
этому времени уже исчез за облаками. Новожилов сразу стал серьезным: «Что, вот
так вот прямо над базой? Что ж они меня не предупредили?» раздраженным голосом
произнес Новожилов, бросив взгляд на диспетчерскую вышку. Да, это их прокол,
они обязаны предупреждать о всех самолетах и летающих объектах над аэродромом
во время полетов своих самолетов. Скорее всего, они обнаружили НЛО уже после
его прохода над базой… А что же радары ПВО? А они просто его не видели, это
выяснилось уже на следующий день во время совещания у Сагера.
Дома я пересчитал несколько раз все данные. Высота
облачности дала мне один из катетов треугольника, еще у меня был угол места
цели. Сразу же определилась и гипотенуза этого треугольника, т.е. фактическая
дальность до цели. А она уже позволила определить размах крыльев объекта,
который составил 380-420 метров!!! Вот это объект! Почти в полкилометра
диаметром! Мои данные почти совпали с расчетами диспетчеров на вышке, они дали
размеры объекта 350-400 метров по ширине и 80-100 м по высоте. Надо ж, а не
догадался замерить высоту объекта… К
сожалению, не только я дал маху. У одного из офицеров на вышке был с собой
фотоаппарат, но он вспомнил о нем только тогда, когда НЛО скрывалось уже за
облаками. Представитель штаба дивизии ПВО подтвердил на совещании у Сагера, что
ни один из трех работающих радаров, в том числе и «Сименс», цель не обнаружили.
По их данным в момент наблюдения объекта в воздухе была только одна цель –
Новожилов, которая совершала посадку. Сагер поручил мне опросить наших техников
и представить их наблюдения ему лично на следующий день. Цель наблюдали в этот
день около двух десятков человек, возможно и больше, такое, можно сказать,
массовое наблюдение просто необходимо задокументировать. Что мы и сделали.
Уже после гибели подполковника Хусейна,
последовавшей через чуть более месяца после этих событий, я вспоминал слова
генерала Салеха о том, что полет Костика и деятельность центра в Тазербо вроде
бы расшевелила инопланетян. Если они действительно восприняли эти действия как
акт агрессии, то они вполне могли и сбить самолет Хусейна, загнать его в землю под
невообразимым углом. Но тогда это означает, что мои проклятья слышали не уши
Господа, как я предполагал, а уши «чужих»!
Радары ПВО неопознанные объекты не наблюдали. В
следующей истории я расскажу о том, как наблюдал маневры НЛО на экране радара.
Такой вот парадокс, но он объясним, что я тогда и сделал. Но об этом потом,
позже…
